"Дафна Дю Морье. На грани" - читать интересную книгу автора

разнервничалась: завтра суббота и поместить объявление о смерти в "Таймс"
или "Телеграф" до понедельника почти невозможно. Но ваша мамочка - молодец.
Скрытый упрек, что Шейла не взяла возню с газетами на себя? Неужели на
них не хватило бы завтрашнего дня? Но спросила она о другом:
- Может ли страшный сон вызвать смерть?
- Не поняла, о чем вы?
- Может быть, отцу привиделся кошмар и от потрясения он умер?
Сиделка подошла к постели, поправила перину.
- Но я же сказала вам, и оба доктора подтвердили - это случилось бы так
или иначе. Право, незачем без конца бередить себя такими мыслями. Разрешите,
я вам тоже дам успокоительного.
- Не нужно мне успокоительного.
- Знаете, милочка, уж простите, но вы ведете себя, как ребенок. Горе,
естественно, но так убиваться по усопшему - последнее, что ваш батюшка мог
бы пожелать. Для него все уже кончено. Он почивает с миром.
- Вам-то откуда известно, что с миром? - взорвалась Шейла. - А вдруг он
в эту самую минуту астральным телом кружит возле нас и в бешенстве от того,
что пришлось расстаться с жизнью, говорит мне: "Эта чертова сиделка
обкормила меня пилюлями".
Фу, подумала она, я вовсе так не считаю: люди слишком ранимы, слишком
обнажены. Выбитая из своей обычной профессиональной невозмутимости, чувствуя
себя в домашнем халате не на высоте и разом упав в собственных глазах,
бедняжка пролепетала дрожащим голосом:
- Как можно быть такой жестокой. Вы прекрасно знаете - я ничего
подобного не сделала!
Шейла мгновенно спрыгнула с кровати, обняла сиделку за плечи.
- Простите меня, - взмолилась она. - Конечно, знаю. Отец был вами очень
доволен. Вы превосходно за ним ухаживали. Я совсем другое хотела сказать. -
Она остановилась, мысленно подыскивая хоть какое-то объяснение. - Я хотела
сказать, что нам ничего не известно о том, что происходит с человеком после
смерти. Может, все, кто умер за день, ждут своей очереди у ворот Святого
Петра, а может, толпятся в каком-нибудь ужасном чистилище вроде ночного
клуба - и праведники, и грешники, осужденные гореть в аду, - а может, парят
в тумане, пока он не рассеется и все кругом прояснится. Хорошо, я приму
таблетку, и вы тоже, и утром обе встанем со свежей головой. И пожалуйста,
забудьте, что я вам наговорила.
Беда, конечно, в том, подумала Шейла, приняв таблетки и вновь улегшись
в постель, что слова наносят раны, а раны оставляют рубцы. Бедняжка теперь
уже никогда не сможет дать больному пилюлю, не терзаясь сомнением, то ли она
делает. Отца же мучил вопрос, так ли он поступил, когда обошел Ника
повышением, и не нанес ли он его самолюбию смертельный удар. Тяжко умирать,
имея что-то на совести. Вот если бы знать заранее, чтобы успеть послать
всем, кому, возможно, причинил какой-то вред, телеграмму в два слова:
"Прости меня", и тем самым зло было бы уже исправлено, заглажено. Не зря же
в старину люди собирались у постели умирающего - вовсе не ради того, чтобы
их не забыли в завещании, а ради взаимного прощения, ради искупления
взаимных обид, исправления дурного на хорошее. Словом, ради любви.
Шейла действовала по наитию. Иначе не умела. Такая уж у нее была
натура, а родственникам и друзьям приходилось принимать ее такой, какая
есть. Только когда часть пути на север от Дублина осталась позади, ее наспех