"Дафна Дю Морье. Паразиты" - читать интересную книгу автора

детей. Через неделю пьесу вернут автору с запиской, которую Мария, как
обычно, настукает на машинке, купленной по дешевке на распродаже Бог знает
когда. "Сколь ни пришлась мне по душе Ваша пьеса, которую я нахожу
чрезвычайно интересной и которую, по моему глубокому убеждению, ожидает
большой успех, мне кажется, что я не вполне соответствую Вашему
представлению об образе Риты..." и при всем своем разочаровании польщенный
автор скажет друзьям: "Право же, она ей чрезвычайно понравилась" и станет
впредь думать о Марии с признательностью и едва ли не с любовью.
Но теперь никому не нужная, забытая рукопись валялась на полу вместе с
воскресными газетами, и вряд ли Чарльз мог ответить на вопрос: а помнит ли о
ней Мария, лежа на диване с закрытыми глазами. Нет, на этот вопрос ответа у
него не было, как и на другие: о чем она думает, о чем мечтает? Да и понимал
ли он, что улыбка, коснувшаяся уголков ее рта и мгновенно растаявшая, не
имела никакого отношения ни к нему, ни к его чувствам, ни ко всей их жизни.
Она была отстраненной, нездешней, как улыбка той, кого он никогда не знал.
Той, кого знал Найэл. Найэл, согнувшись, сидел на подоконнике. Он положил
подбородок на колени и смотрел в пустоту, но даже так он уловил эту улыбку и
догадался, что она означает.
- Черное обеденное платье, - произнес он словно безо всякой причины, -
облегающее, подчеркивающее все прелести фигуры. Разве подобные детали не
характеризуют человека? Ты дочитала до шестой страницы? Я нет.
- До четвертой, - ответила Мария. Она по-прежнему не открывала глаз, и
голос ее звучал словно из потустороннего мира. - Платье медленно скользит
вниз и обнажает белые плечи. Ах, оставь. По-моему, это маленький человечек в
пенсне, узкоплечий и с изрядным количеством золотых зубов.
- И любящий детей, - добавил Найэл.
- Одевается Дедом Морозом, - продолжала Мария. - Но дети не поддаются
на обман, потому что забывает подогнуть брюки и они видны из-под его красной
шубы.
- Прошлым летом он отправился на отдых во Францию.
- И там его осенила идея. В отеле, в дальнем конце столовой он увидел
одну женщину. Разумеется, ничего не произошло. Но он не мог отвести глаз от
ее бюста.
- Однако, поняв, что это не соответствует его системе взглядов,
почувствовал себя лучше.
- Он, да, но отнюдь не собака. Сегодня пса стошнило под кедром. Бедняга
съел девятую страницу.
Легкое движение в кресле - Чарльз изменил позу и расправил страницы
спортивного обозрения "Санди Таймз" - могло бы предупредить их, что он
раздражен, но ни Мария, ни Найэл не обратили на это внимания.
Только Селия - она всегда интуитивно чувствовала приближение бури -
подняла голову от корзинки с рукоделием и бросила на нас предостерегающий
взгляд: он остался без внимания. Будь мы только втроем, она присоединилась
бы к нам - в силу привычки или чтобы доставить себе удовольствие; ведь так
было всегда, со времен нашего детства, с самого начала. Но она была гостьей,
редким посетителем; гостьей в доме Чарльза. Селия инстинктивно чувствовала,
что Чарльзу неприятен шутливый тон Найэла и Марии: он не только не разделял
его, но и не понимал: вышучивание автора, чья пьеса с дурацким сюжетом,
валялась на полу, к тому же разорванная щенком, вызывало у него раздражение.
Все это казалось ему довольно дешевым и отнюдь не смешным.