"Анна Дубчак. Ираидин пансион" - читать интересную книгу автора

заигравшие при свете, тянули к себе. Но тут его взгляд упал на короткий
оборванный провод, и пронзительная догадка охватила его; он взял в руки
мертвый, холодный резиновый шнур и представил себе отчетливо лицо Зоеньки,
маленькое, жалкое: темные губы, соленые от слез, плотно сжаты, усталый,
безнадежный взгляд, слабый подбородок... И ему стало больно, невозможно как
больно...
Вечером следующего дня они гуляли втроем: Андрей, Дина и Антон. В парке
было прохладно и темно; в прудах томилась зеленая зацветшая вода, воздух
благоухал розами, высаженными вдоль аллей. Было очень тихо, где-то
далеко-далеко, за потемневшим кружевом старых лип и берез, золотой полосой
плавилось небо.
В такие минуты нельзя говорить громко и приятнее просто помолчать.
Бросая долгие, задумчивые взгляды на Дину, на ее плавно подымавшуюся грудь,
волосы, рассыпанные по теплому, прогретому за день дереву скамейки, на
которой они сидели, Андрей не хотел думать о Липатове, но мысли сами лезли в
голову, раздражая своей навязчивостью, мешая наслаждаться минутой. Его
развитое в постоянных мечтаниях воображение, подогретое ревностью, рисовало
подробнейшие в своей неотвратимости сцены ее жизни с другим мужчиной. Он
хорошо понимал, что является лишь чем-то случайным, временным в ее жизни, и
страдал от этого. Вот уже несколько дней он жил потрясенный, расслабленный,
счастливый и несчастный одновременно. Благодарный Дине за то, что она поняла
его, не оттолкнула и стала самым близким человеком, он в то же время осуждал
ее и вконец запутался в своих чувствах. Но он ничего не спрашивал, а она
молчала: и о поездке, и о том, какая роль в ее жизни отведена ему, Андрею.
- Ты что-то совсем притих. - Она разжала веки и откровенно потянулась
всем телом. На белый батист платья ровно легло розовое отражение закатного,
предгрозового неба. Воздух стал тяжелее, гуще и острее обозначились запахи.
Тени древних, могучих дубов окрасились в багровые тона, краски вечера стали
ярче. Воспаленным малиновым шаром закатывалось за парковые дали солнце.
Становилось темнее и тише, даже лягушки, казалось, охрипли, и их стеклянная
звонкость стала глуше.
- Хорошо молчать. Я вот смотрю на Антона, какой он все-таки у тебя
спокойный. Его почти не слыхать!
- Да уж. Зато, когда грудной был, грыжу накричал, - улыбнулась Дина.
Антон прятался в высокой траве, и его голубая панамка появлялась на
поверхности лишь тогда, когда он подкарауливал очередного кузнечика и
бросался на него, падал животом в мягкую, упругую зыбь травы, не замечая
боли содранных коленок и сбитых локтей. Смешной и толстый, румяный и
разгоряченный от усилий, он одним своим видом вызывал улыбку умиления.
- Знаешь, мне иногда не верится, что это - мой сын, - призналась Дина.
- Ты сама как ребенок, - ответил Андрей, надеясь на то, что она
воспримет это как начало разговора. Они вместе подумали об одном и том же,
но вдруг Дина, опередив его готовый уже сорваться вопрос, замотала головой,
словно отстраняясь от чего-то невозможного, хотя и неизбежного.
- Давай хоть сейчас не говорить об этом. - Она умоляюще посмотрела на
него. - Пойми, Андрей, ты хороший, ты даже сам не знаешь, как мне хорошо с
тобой, но ничего не могу с собой поделать", я не смогу без него...
Она говорила еще что-то, сбивчиво, горячо убеждая в своих придуманных
принципах, словно защищая и оправдывая выбранный ею образ жизни, но не
столько для Андрея, сколько для себя.