"Игорь Дубов. Погружение в страдник (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

Он закрыл на секунду глаза, помассировал грязными пальцами виски.
Даже если локатор Малыша действительно взял посадочный бот "Целесты",
из этого ровным счетом ничего не следовало. Кроме того, что работать надо
было еще тщательнее. Работать - это все, что ему оставалось. И еще не
делать таких ошибок, как сегодня.
"Ну ладно, - сказал он себе, расстегивая верхнюю пуговицу. - Камеры
ты поставил. Теперь ты, по крайней мере, увидишь, что там, за Николой
Чудотворцем, произойдет. Так что ложись, не мучайся, лучше не станет..."
Глаза щипало. Пора было спать. Июль получился очень напряженным.
Семнадцать уже отработанных групп и три, оставшиеся до конца месяца. Да
плюс ко всему еще этот невнятный сигнал. Такого у Свиря еще не было.
Недаром июль здесь звали страдником. Впрочем, работать все равно было
легче, чем зимой. Зиму Свирь не любил.
Он вздохнул и стал неловко стаскивать кафтан, чтобы накрыться им.
Теперь можно было и лечь.
"Спать, - приказал он, устраиваясь на лавке. - Завтра сложный день.
Спать..."
И снова горел воздух, привычно метались за экранами языки пламени, и
непонятно откуда взявшаяся Ията корректировала посадку. Она отстраненно
молчала, глядя прямо перед собой, и сердце остро сжималось, истекало болью
непоправимой утраты, и холодная пустота распирала грудь, потому что ясно
было, что их поезда давно уже ушли по горящим мостам, да и от самих мостов
теперь остались только обожженные головешки на дне пропастей. И черный
противоперегрузочный костюм со стоячим воротником, и воронье крыло густых
волос, и румянец на точеных смуглых скулах. И ни обнять, ни прикоснуться
губами.
Сейчас он почему-то был Вторым. Он сидел у параллельного
дубль-пульта, и Ията не замечала его. Он практически никогда не был
Вторым, он вообще не привык быть вторым, тем более при Ияте. И надо было
отщелкнуть ремни, дотянуться до панели ввода и, взяв наконец управление на
себя, привычно вогнать бот в рапирный коридор маяка. Это было очень
просто, но он почему-то не мог даже пошевелиться, и кошмар бессилия
захлестывал, хватал за горло, размазывал по креслу...
Вздернувшись, он вырвался из сна и сел на лавке, измученно
привалившись к стене, судорожно втягивая холодный ночной воздух.
Каждую ночь к нему приходили такие сны - яркие, цельные, цветные. И
как бы плохо в них ни было, просыпаться было еще тяжелее. Сны были
последней ниточкой, связывающей его с домом. Точнее, с тем, что можно было
считать домом. Когда он погибнет, они останутся в записи. Впрочем, ему
будет уже все равно.
За окном серело. Он зачерпнул ковшом воды из кадки и опять улегся, но
сон не шел. Перевозбужденная нервная система выбрасывала фейерверки
образов, заставляя перебирать все, что случилось минувшим днем, считать
ошибки и, главное, вспоминать, вспоминать...
Он шагал за Райфом по сумрачному коридору и тщетно пытался справиться
с плохим настроением, овладевшим им, пока он всего в часе лета отсюда
почти сутки ждал обещанный грузовик. Кастовая надменность Десантников, в
которую он раньше не верил, таилась в невнятных скрипах и шорохах,
проступала сквозь наглухо закрытые двери, и Свирь поймал себя на том, что
все вокруг воспринимается им как нечто карикатурно-типажное,