"Николай Иванович Дубов. Колесо Фортуны (Роман) " - читать интересную книгу автора

ни сам никуда, ни к нему никто... Может, он от того в уме повредился, а
может - господи прости! - с нечистым стакнулся... Стал прямо зверь лютый.
Потом! куда-то уезжал, привез молодую жену. Сынок у них народился, а он
все лютует, все лютует... И вот однова обидел он девушку: забрал к себе в
дворню, чтобы при нем состояла. А был у нее суженый, с малых лет дружок
сердечный - только тогда кто про это спрашивал? Суженого на конюшню, а ее
- на барский двор. И вот в ту же ночь, когда барин уснул, несчастная
девушка выбежала из ненавистного дома, пала на колени и взмолилась господу
богу. Три раза на коленях обошла она вокруг барского дома, прокляла весь
род Ганык страшным проклятьем, а потом бросилась в реку и утонула. Тогда
Сокол был не то что нынешний - глубокий, быстрый... И враз тут надвинулась
гроза и буря, ударила молонья в господский дом, и занялся он сразу с
четырех сторон. Барыню с ребеночком люди добрые спасли, а сам барин
сгорел. Заживо... Вот с тех пор и нависло над Ганыками заклятье. То один,
то другой в роду трогался умом, становился как бешеный зверь. Это дух того
дикого барина, что сгорел, переходил в другого, пока тот тоже не помирал
мучительной смертью, только и после нее не знал покою. Так и перевелся
весь злосчастный род, никого и не осталось...
- А вы Старого барина хорошо знали?
- Ну как хорошо? Я была у молодых в услужении, у старика свой камардин
был. Ну, не без того, что и меня иной раз зачем посылали. Вот уж, бывало,
страху натерпишься! В кабинете портрет его отца висел. Как с него самого
писаный. Прямо вылитый портрет - как есть в натуру, только что до
половины. Глаза под бровищами огнем горят, и весь он напруженный - вот-вот
из рамы выпрыгнет и на тебя кинется. А под этим портретом он сам завсегда
в кресле сидел. Вставать уже не мог - ноги у него отнялись. А глаза - вот
сверлит тебя насквозь, да и только. Войдешь - не знаешь, кого больше
бояться:
этого, полуживого, али того, мертвого... И помирал страшно. Ночью гроза
приключилась - я такой страсти никогда больше и не видела. Темно стало -
зги не видать, ни неба, ни земли, ни леса. А потом как молонья хлобыстнет,
как загремит, как ветер завоет... Ну, прямо конец света - небо рушится,
земля проваливается. А молоньи хлещут, а молоньи хлещут... И уж гремит!
Криком кричи - ничего не слыхать... А вот его звонок услыхали.
Кинулись туда, а там, батюшки!.. Стекла все выбиты, шторы, гардины
разные ветер напрочь рвет, а все бумаги, что на столе были или еще где,
так по комнате и летают, так и летают. А сам глаза выпучил, что-то сказать
силится и не может... А потом - царица небесная! - все аж попятились!
Встал и пошел... Это параликом-то разбитый! Два шага сделал и грянул об
пол... Перенесли его на кровать, всю ночь он метался, маялся, а к утру
затих - помер. Тут и гроза кончилась. Что бурелому в лесу было, что крыш в
деревне посрывало... Это ведь когда было, а я и сейчас все помню, будто
вчера...
- И неужели, - сказала Юка, - неужели никакого средства от этих
колдунов не было? Чтобы они из могил не выходили. Вот у Гоголя, например...
- Средство есть, как не быть... Надо выкопать его из могилы,
перевернуть лицом вниз, подрезать пятки и вбить между лопатками осиновый
кол... Вот тогда уж он не встанет, вся его сила пропадет. Да сделать-то
это может только праведник. А где их взять, праведников?.. Да что это мы
на ночь глядя про такие страсти. Еще, чего доброго, спать не сможешь.