"Николай Иванович Дубов. Колесо Фортуны (Роман) " - читать интересную книгу автора

- Извините, пожалуйста, - сказал Толя и ушел.
Фонотека всегда была у них в идеальном порядке, и Толя тотчас нашел
серенаду Мефистофеля из оперы Гуно.
Правда, Шаляпин пел ее по-французски, но это не имело значения - слова
Толе не были нужны. Однако прослушав Шаляпина, Толя поставил серенаду в
исполнении Пирогова и - остановился на ней: запись была свежее, голос
звучал грубее, резче... Толя свел записи на одну пленку, потом, меняя их
местами, вслушивался, регулировал тембр, громкость, а кое-где даже менял
скорость, и звук растягивался, плыл, становился странным и каким-то
диким...
Настал вечер, который в Чугунове очень быстро переходит в ночь. Толя
покончил с записями и сел к столу у открытого окна, чтобы изготовить свой
сюрприз. Он отодрал от блокнота обложку из плотного картона, перенес на
нее рисунок герба и густо раскрасил акварельными красками. Потом он
вырезал герб, обтянул целлофановым листком; а при помощи клея и полоски
материи прикрепил английскую булавку к обратной стороне герба. Получилась
вполне приличная брошка.
Он подошел к зеркалу, приложил герб к нагрудному карману, чтобы
посмотреть, как это будет выглядеть, и едва не уронил свое изделие - за
окном раздался утробный вопль... Толя бросился к магнитофону, включил его
и поставил микрофон на подоконник. За первым воплем последовал второй -
тягучий, душераздирающий. Орали коты. Они были где-то совсем близко - в
палисаднике или за штакетником на улице. Толя оглянулся на магнитофон -
бобины бесшумно вращались, успокоительно горел зеленый глазок индикатора -
и погасил настольную лампу, чтобы она не помешала подзаборным солистам.
Но им уже ничто не могло помешать. Они входили все в больший раж и
выли, орали все исступленнее. Раньше Толя не обращал никакого внимания на
кошачьи крики, но теперь с удивлением подумал, как эти ласково мяукающие,
нежно мурлыкающие маленькие животные могут испускать такие громкие и
гнусные вопли? Можно было подумать, что кричат не обыкновенные домашние
мурки и васьки, а какие-то ягуары или пантеры. В этих воплях было все - и
бесконечное страдание, и дикая угроза, и кровожадное предвкушение
расправы, и смертельный ужас добиваемой жертвы. Коты заводили то
поодиночке, то оба сразу, на мгновение смолкали и снова завывали
невыносимо мерзкими голосами, от которых мороз шел по коже, хотелось
зажать уши, захлопнуть окно... Но Толя наслаждался. Он с упоением
вслушивался в эти кошмарные рулады и боялся только одного: что разбуженный
сосед или случайный прохожий камнем или палкой оборвет кошачий концерт.
В Чугунове глубокой ночью не бывает случайных прохожих и никто не
просыпается из-за кошачьих криков.
Они оборвались сами. Довольный сверх всякой меры, Толя снова сделал
перезапись, уложил магнитофон в рюкзак, чтобы никто не видел, что он
везет, в авоську сложил покупки, сделанные по маминому заданию, и, боясь
проспать первый автобус, поставил заведенный будильник возле кровати.
Дальнейшее сложилось наилучшим образом. Толя сошел на остановке возле
лесничества, где, как они заранее условились, Антон уже ожидал его.
Сопровождаемый Боем, Федор Михайлович вместе с лесничим уехал на какой-то
дальний кордон, принарядившийся дед Харлампий первым автобусом отправился
в Чугуново на суд, а тетка Катря, не поднимая головы, копалась на огороде
за своей хатой. Поэтому никто не видел, как Антон спрятал под рядном