"Евгений Пантелеевич Дубровин. Курортное приключение (Повесть)" - читать интересную книгу автора

гражданской, бабьей шинели, в шинели без знаков различия и в таком же
мятом, обвисшем, бабьем берете строго посмотрела на них, зевнула и сказала:
- Провожающие? Мы скоро отходим.
И с беспокойством заглянула в фонарь. Она сказала "мы скоро отходим"
тоном, как будто ее вагон был огромным океанским лайнером, а она сама -
капитаном. Она сказала так потому, что чувствовала исключительность своего
положения. Вот они, провожающие в гангстерской одежде, останутся здесь, на
холодном, продуваемом, оскобленном машинами с проволочными щетками перроне,
потом будут тащиться по неуютным улицам, уставленным черными голыми
деревьями, как на вошедших в моду неуютных, черных, уставленных черными
голыми деревьями эстампах; будут шутить зябкими голосами, прятать от
пронизывающего ветра дрожащий огонек в черных, подернутых светящейся
розовой окалиной ладонях спичечный огонек, и им будет холодно, неуютно и
очень далеко до весны, а она через двое суток очутится в Симферополе.
Пока станет формироваться состав, лязгая буферами, пока его, как
больного, будут обстукивать, прослушивать, обнюхивать люди, похожие на
работников преисподней, она выйдет на окраину города нарвать, как всегда
это делает, бессмертника, всю зиму простоявшего с открытыми голубыми
глазами на бугре среди сухой полыни, среди камней от давным-давно
исчезнувших построек, может быть, от ханской крепости, и среди последних
окопов, уже почти зализанных временем, ставших почти шрамами. И с гор, с
моря порывами будет прилетать ветер, пахнущий водорослями. И у грузина в
огромной фуражке, с озябшими большими ушами она купит совсем дешево букет
мимозы и присоединит его к бессмертнику. И все пассажиры на обратном пути,
особенно когда они перевалят через Уральские горы, будут восхищаться и
ахать. А потом долго и грустно смотреть в окно.
- Потише, товарищи, - строго заметила проводница.
Это Горшков Вано, громоздкий, как платяной шкаф, затопал по железному
полу подкованными ботинками, радостно гаркнул и двинул плечом вагонную
стенку, отчего вагон слегка спружинил.
По дороге они слямзили возле бачка с питьевой водой надтреснутый
стакан и гурьбой ввалились в купе Холина. После короткой возни сумели
разместиться все, притиснув человека с двумя лысинами к самому окну.
Маленький Лукашов в длинных, почти по горло, болотных сапогах сел на колено
огромного, занявшего треть купе Вано и стал похож на какую-то болотную
птицу, может быть чмыря, усевшуюся на буддийскую статую, торчащую из
трясины.
Горшков вытащил из-за пазухи длинную бутылку с зеленым сухим вином и
бодро, как ставят печать, пришлепнул ее на стол возле плешивого человека.
Плешивый никак не среагировал на громкий звук. Весь его вид говорил: "Я еще
не того ожидаю".
- По посошку на дорожку, - сказал Горшков-Геноцвали, - чисто
символически. Потому как человек больной.
Компания уныло смотрела на непривычно длинную бутылку.
- М-да, - сказал кто-то искренне и с горечью. Иван-Вано бодро налил в
стакан с трещиной, похожей на удар молнии, и протянул Холину.
- За крымский целебный воздух.
- Врач сказал - нельзя.
- Врач... - хохотнул Горшков.
Холин выпил глоток. Горшков одобрительно пошевелил ногой, на которой