"Евгений Пантелеевич Дубровин. Затуманенная голова" - читать интересную книгу автора

капустой. Вы любите пирожки с капустой?
- Да, - неосторожно вырвалось у меня. Я действительно обожал пирожки с
капустой.
- Вот... тогда... пожалуйста... - молодой человек залился краской и
выложил завернутые в промасленную бумагу, похожую на картон, которым
застилают полы во время ремонта, пирожки. - Ешьте, пожалуйста...
Я машинально развернул сверток и увидел два пухлых, румяных, источающих
запах жареной капусты пирожка. Не знаю уж как это получилось, но я в два
укуса проглотил пирожок, а второй машинально завернул в тот же картон и
сунул в стол.
- Сыну отнесу, - зачем-то сказал я. Это совсем уж было глупо.
- Мой тоже любит, - сказал человек с бородкой. Нам обоим было как-то
неловко.
- Так того... может, у вас есть рассказы, а вы просто стесняетесь... Я
могу прочитать... В виде исключения, конечно... У нас есть, правда,
специальные литературные консультанты...
- Что вы! Что вы! - замотал человек бородой-мочалкой. - Я же вам
сказал - не пишу ничего! Даже стихов в детстве не писал.
- Так чем тогда обязан?..
- Я хотел с вами поговорить. Я давно уже мечтаю с вами поговорить. Я
был во многих местах, но, по-моему, только вы...
- Слушаю вас, - сказал я обреченно. Теперь я понял, с кем имею дело.
Этот человек был тихий изобретатель вечного двигателя. Такого не выгонишь,
на него не накричишь... Его надо просто выслушать. Сидеть и слушать хоть всю
ночь, иначе он придет на следующий день. И на следующий. И опять. Пока
самому не надоест.
Между тем человек с трудом приподнял свой портфель и передвинулся ко
мне на два стула ближе.
- Видите ли, в чем дело. Я внимательно читаю вашу газету. Как
говорится, от корки и до корки. Все. Понимаете - все! Я и другие издания
читаю, но именно ваша вызывает у меня наибольшее удивление.
- Вот как?
Признаться, я не предполагал, что разговор пойдет в этой плоскости.
- Да! Больше всего меня поражают очерки. Как вы их пишете? Почему
начинаете то так, то этак, то середина у вас оказывается в конце, а конец
залазит в середину. Зачем вы так делаете? Я ничего не понимаю. Ведь есть же
теория очерка, есть классические образцы, есть мастера. Есть законы жанра,
наконец! Вы это специально делаете?
Молодой человек придвинулся ко мне еще на два стула и заглянул в лицо:
- Если специально, то вы издеваетесь над жанром! Вас просто надо снять
с работы. Если вы делаете это не нарочно, так сказать, не ведаете, что
творите, то вам надо учиться. Учиться серьезно, профессионально. Ответьте
мне! Только честно! Не виляйте!
- Мы просто хотим, как лучше, - пробормотал я.
- Как лучше? - ахнул молодой человек. - Неужели вы правда так считаете?
Вот взять, например, лично ваш последний очерк. Ведь в нем пять колонок
описания природы и только двадцать три строки о самом герое!
- Так мой герой ведь лесник... - начал я и вдруг осекся. Неожиданная
мысль пришла мне в голову. А не пригласить ли этого чудака к нам на месячную
летучку. Так сказать, неожиданный взгляд со стороны на все, нами написанное.