"Эдгар Дубровский. Холодное лето пятьдесят третьего (рассказ для кино) " - читать интересную книгу автора

встал. Оба напряженно смотрели на милиционера.
Наконец Манков впервые посмотрел в их сторону, внимательно оглядел,
помедлил и кивнул. Лузга тут же лег, а Копалыч поспешил назад, к сараю.
Все это время Саша чрезмерно внимательно занималась гербарием и как бы
не видела процедуры проверки ссыльных. Чужое унижение раздражало ее.
К лодке Манкова подошли бригадир Яков, другой старик, маленький, и
черноглазая старуха. Маленькому Манков привез двуручную пилу, Якову
обещанное не привез, а черноглазая получила от него три стекла для
керосиновой лампы.
Манков достал из лодки потертый саквояж, забросил за спину автомат ППШ,
а затем взял связанные шпагатом три деревянные резные рамки и пошел к
пристани.
Саша искоса посмотрела на Лузгу.
- Копалыча зовут так, потому что в тайге копается, А почему тебя Лузгой
зовут?
- Так я и есть Лузга.
- Ну, и врешь ты все! - опять рассердилась она. - Все ты помнишь, а не
говоришь, потому что ты бессовестный! У нас просто так не сажают!
Лузга засмеялся, поднял камешек и кинул Саше на колени.
Она с нарочитой брезгливостью сбросила камешек.

Манков вошел в комнату Фадеича.
На реке Фадеич прослужил всю жизнь, бывал и капитаном буксира, а когда
списали из плавсостава по здоровью, стали его понижать - главным образом
из-за бестолковости и вздорности характера - и допонижали до этого
дебаркадера. Дальше некуда. Жену он два года как схоронил, сыновья еще
раньше разлетелись и жили где-то глухо, а больше у него никого не было. Вся
жизнь и его и его близких была с ним - на стенах комнаты, точней, каюты. Он
очень любил фотографироваться, а рамочки для фоток делал сам. Были на стенах
и картинки из "Огонька" - тоже в рамах.
На столе стоял самовар трубой в форточку. Фадеич листал старый
"Огонек". Манков протянул рамочки, Фадеич принял их с вожделением.
- Взял у фотографа, - сказал Манков. - Пошлешь ему пару балыков
- Фабричные! - Фадеич ласкал рамки пальцами. Манков достал из саквояжа
газеты, бросил на кровать. Сел, устало откинулся к стене.
- Чем живет страна? - Фадеич покосился на газеты.
Манков угрюмо посмотрел на журнал. Там был портрет Берии.
- Позавчера кореша схоронил. Воевали вместе.
- Скончался от ран? - деловито спросил старик.
- Урки зарезали. В подъезде. С дежурства шел. Зарезали, раздели - форму
сняли, наган... Это они так амнистию празднуют! Магазин грабанули, с
пальбой, людей поранили... Ну, мы их!.. Но шесть человек ушли в тайгу, а у
нас собак не хватает!
- Какую амнистию? - спросил Фадеич.
Манков поморщился, вырвал у него журнал.
- Дай сюда! Вот! - Он потряс портретом. - Маршал Берия, Лаврентий
Палыч... Весной, после смерти товарища Сталина, всем уркам амнистию дали.
Его дело. Я ничего понять не мог! Всех урок - на свободу! Органы с ног
сбились, до сих пор кровью захлебываемся, мать твою!..
- Все было учтено, - легко сказал старик. - Значит так надо.