"Оксана Духова. Хозяйка тайги " - читать интересную книгу автора

вечной любви, и вставали перед глазами каре на замерзшей декабрьским утром
Сенатской площади, казематы Петропавловки, слышался звон погребальный
кандалов и вставала черная громадина тайги.
Слышался зов Сибири. Как зов памяти.

ПРЕЛЮДИЯ ТАЙГИ

...Его придавило стволом упавшего дерева.
В среду, где-то часов в семь утра, ну, может, в половину восьмого.
Дело-то, собственно говоря, вполне обыденное под Нерчинском, государевы
людишки мрут на вырубках как мухи, дело заурядное, яйца выеденного не стоит,
и чтобы описать его смерть, понадобилось всего три слова: "Вишь, Петр умер".
И больше ничего. Да и к чему. Каждый день люди умирают в тайге или, на
худой конец, стенают от полученных увечий. Пора бы уже, пора научиться жить,
искоса поглядывая на окружающих, сдерживая рвущееся наружу возмущение да
вкалывая и дальше на благо государя императора и собственного отечества.
Патриотизм российский куда важнее вечной печали, сильнее подлой, трусливой
мыслишки, что, вот, мол, жаль как-никак человека-то.
Вот только лежит он сейчас между поваленных столетних сосен да кедров,
бросили его там, и он лежит себе тихо да спокойно, словно уснул только что.
Тоненькая струйка крови и струиться-то совсем перестала.
- Убрать его отсюда! - деловито осмотрев работягу и обнаружив, что
череп бедняги почти надвое расколот, приказал унтер-офицер, дуя на замерзшие
пальцы. - Да уберите же вы его куда подальше!
Два каторжанина подхватили тело погибшего за руки и за ноги, да и
отволокли в сторонку, где аккуратно свалили на землю. Там и пролежит
бедолага до конца работ, покуда колонну не отправят обратно в рудники
Нерчинские. Он лежал, глядя в небо застывшими, широко распахнутыми голубыми
глазами, и тихо замерзал на сорокаградусном морозе. Вечером его тело с
трудом отдерут от земли, загрузят в сани вместе с инструментом поломанным и
отвезут в острог.
Только Петр Суханов, позабытый мятежник декабрьского дела против царя и
отечества, оказался тем самым инструментом, что вряд ли уже отремонтируешь,
подточишь да отладишь. Он был материей нежной, впрочем, если слово
"нежность" вообще применимо к человеку. Худенькое существо среднего росточка
с огромными голубыми глазами, нежным голоском и абсолютно правильной
французской речью, от которой не отказался и на каторге.
И вот теперь парень лежал между смерзшихся веток, окоченевший, неживой.
Выступившие в самых уголках глаз за миг до нежданной кончины слезы
давным-давно превратились в блестящие кристаллы, в которых тускло отражался
свет слабого сибирского зимнего неба. И почему-то казалось, что его голубые,
широко распахнутые глаза все еще живут. Сквозь туманную предутреннюю дымку
вдруг проглянуло солнце, день обещал быть преотличным. Земля зазолотилась
под яркими солнечными лучами; и сосны, и сибирские кедры, и дубы, и березы,
ели и пихты, - все, все сомлело во власти солнечного волшебства. Даже
бесконечная змея людишек, вся ненужная человеческая возня вмиг померкла под
всепоглощающей властью природы. Великолепный, ясный, золотисто-солнечный,
холодный, такой безветренный день!
Не объять ни глазом, ни сердцем человеческим всю эту красоту земную.
В глазах Петра Суханова плескалось солнце, мерцало в кристаллах