"Александр Дюма. Эрминия" - читать интересную книгу автора

напускают на себя перед ними бесцеремонность пройдох, когда в
действительности имеют за душой одни школярские теории. Видя их насквозь,
женщины смеются над ними - если обладают хорошим характером, либо выставляют
их за дверь - если обладают характером дурным. Когда какой-нибудь приятель
Эдмона имел несчастье познакомить его со своей любовницей, он мог быть
уверен, что спустя два дня услышит следующее:
"Что за господина вы мне представили?"
"Это один из моих друзей".
"Скажите ему, что это наглость писать мне то, что он написал, и что я
запрещаю ему являться сюда".
Поначалу кое-кто сердился, но, убедившись, что зло сие неизлечимо,
переставал обращать на это внимание, тем более что за письмами ничего не
следовало, да и женщины, будто сговорившись, давали на них один и тот же
ответ.
Что до Эдуара, с которым нам предстоит познакомиться поближе, то он
был, что называется, славный малый, которого все рады были видеть:
достаточно богатый, чтобы быть независимым, он тем не менее изучал право -
чтобы иметь право ничего не делать; готовый ради товарища подставить под
пулю собственный лоб; живой, обаятельный, болтливый, неспособный на
серьезное чувство и мечтающий о вечной любви; обликом горделивый, лицом
насмешливый. Лицо это по временам омрачалось легкой и быстротечной грустью,
точно перед ним проходили тени отца и матери - двух любящих существ, которые
распахивают двери в жизнь другим и которых он никогда не знал. Оттого-то, не
ведая никакого горя и даже не предчувствуя надвигающихся неприятностей, он
часами пребывал в глубокой печали, когда душа его замыкалась в себе, и средь
взрывов смеха, средь мимолетных светских удовольствий ему виделось чье-то
мертвенно-бледное лицо, уже опоэтизированное временем, которое глядело на
него с улыбкой, некогда озарявшей его колыбельку, а потом понемногу
стиралось и с полными глазами слез исчезало совсем.
В часы, когда он был погружен в себя, Эдуар размышлял о всех своих
однодневных привязанностях, на которые растратил свое сердце и которые в
моменты грусти, коими прошлое всегда омрачает настоящее, не могли утешить
его в его недолгом одиночестве. Лишь присутствие веселого друга способно
было избавить его от этих болезненных, но преходящих ощущений.
В такие дни погода обыкновенно стояла пасмурная, он не знал, чем
заняться, рано возвращался домой, и в тишину его комнаты, освещенной двумя
свечами, в гости к нему являлись воспоминания, передавая через какой-нибудь
портрет, мебель, а то и просто через какой-нибудь пустяк одно из тех
радостных впечатлений детства, которые в конце концов почти всегда дают
повод к грусти. Потом он ложился, брал в руки книгу какого-нибудь из наших
поэтов, с кем он мог бы поговорить о своей тоске, засыпал, и на следующий
день, если погода была хорошей, видения исчезали, и он вновь становился
веселым приятелем, коим был в предшествующие дни.
Итак, это была одна из тех милых, типично парижских натур, которых,
кажется, так много, а на самом деле так мало в этом городе. Его посещения,
редкие правда, Школы правоведения, с одной стороны, и его несколько
аристократические привычки - с другой, давали ему доступ в два мира:
развязных студентов и праздных молодых людей. И он был горячо любим всеми:
одними за то, что одалживал им деньги, на которые они ездили развлекаться в
Шомьер, другими за то, что одалживал свои остроты, позволявшие блистать в