"В ходе ожесточенных боев" - читать интересную книгу автора (Мазурин Олег)

ГЛАВА 8 ОТВЕТНЫЙ УДАР

— Все хорошо, родная, — довольно промурлыкал в трубку телефона Ильин. — Скоро буду дома. Ждите.

Работа в банке закончилась, депутатская канитель побоку, побоку и предвыборная возня. Сегодня он решил посветить свое драгоценное время семье. Факт, что не часто он видеть свою жену, сына Даниила, не часто они собираются вместе по выходным и праздникам. Ведь он «все в трудах, трудах, аки пчела». Вот и решила поехать сегодня семья Ильиных в собственный загородный дом на Рублевке, чтобы отпраздновать день рождения Даниила. Будет сабантуй, музыка, гости, подарки, веселье — все атрибуты веселого праздника.

Все в жизни депутата Ильина складывается как нельзя лучше.

Депутат вышел из здания «Росинтента»  в сопровождении начальник службы безопасности банка — Марчука и двух телохранителей.

Бывший комитетчик обратил внимание на открытый пакет сока, что стоял недалеко от «Мерседеса». Рядом с пакетом стояла пустая бутылка водки. Валялся опустошенный пакет чипсов.

Марчук обратился к одному их охранников.

— Василий, посмотри, что это за хренотень?

— Алкоголики какие-то пили и намусорили.

— А вдруг там бомба?

— Да ладно, Александр Викторович, вам везде бомбы мерещатся…

Двухметровый «шкаф»  Вася поленился наклониться за пакетом, поэтому отшвырнул его ногой…

Грохнуло так, что у всех заложило уши!

Взвыли машинные сигнализации!

Все заволокло дымом!

Безоболочное взрывное устройство, равное в эквиваленте тремстам граммам тринитротолуола, или в простонародье тротила, продемонстрировало во всей адской красе свой взрывной характер! Пробило свинцовыми шариками стеклянную входную дверь банка, окна нижних этажей, кузов и стекла «Мерина». Сильно пострадали и «невинные»  машины клиентов — белый «Фольксваген»  и серый «Дэу». Другие авто клиентов и случайных людей пострадали в меньшей степени.

Ильина спас второй телохранитель. Гвозди и шарики вонзились в него. Он погиб. Падая, он подмял под себя Ильина. Банкир, завалившись на мраморные ступеньки, еще вдобавок стукнулся об них затылком.

Марчука слегка ранило в ногу и легко контузило.

А неосторожному Василию оторвало ноги и левую руку. Он скончался мгновенно. Могучий торс с распростертой багряной рукой лежал в луже крови, а другую — закинуло на крыше «Дэу». Ноги разбросало подальше. Окровавленную голову в черных пороховых точках и с выпученными глазами развернуло взрывом в левую сторону. Казалось, неестественным поворотом головы и распростертой могучей дланью мертвец указывает в сторону своих невидимых убийц.

Прибывшие на место происшествия медики в формулировке смерти секьюрити были единодушны: «травматическая ампутация конечностей и выбивание головного мозга».

… Ильин, придавленный стокилограммовым телом охранника, лежал на ступеньках и смотрел бессмысленным взглядом на свинцовые тучи. Он просто думал: «будет дождь или нет». Он пребывал в шоке. Его взрыв сильно напугал.

Позднее, Ильину понадобилась помощь классного психиатра. Тот за сеанс вывел бизнесмена из ступора и вернул к реальности. Жену и сына депутат отправил в загородный дом с многочисленной охраной, а Марчуку банкир приказал мобилизовать людей и усилить бдительность.

Естественно, состоялся разговор Ильина и Чаладзе.

— Тимофея надо валить, — безапелляционно заявил депутат. — Он не успокоится.

— Я займусь им. А ты, Толстяк, будь осторожнее.

— Постараюсь.

…Подконтрольные Ильину и Казбеку СМИ на следующий день после покушения взорвались заказными статьями и телевизионными репортажами.

«Мафия наступает!»

«Демократия в опасности!»

«Бандитский беспредел!»

В новостях дикторы смаковали подробности этого происшествия:

«Совершено покушение на депутата Госдумы Анатолия Ильина. Это покушение связывают с выдвижением его кандидатуры на пост губернатора Красноярского края. Видимо, определенные круги не заинтересованы в победе блестящего банкира на губернаторских выборах. Прежде всего, спросим, кому это выгодно? Подозрения падают на бывшего арестанта Бутырки, скандально известного бизнесмена Тимофеева. В нынешней губернаторской гонке он поддерживает оппонента Ильина — Никоненко. Нынешнего градоначальника краевой столицы. В том году пуля наемного убийцы оборвала жизнь губернатора Захарова. По слухам, заказчиком преступления мог быть Тимофеев. Вероятно, Захаров чем-то не устраивал теневого магната и был безжалостно расстрелян…»

Рейтинг Ильина стремительно пополз вверх, а Никоненко — вниз. Победить Ильину в губернаторской гонке теперь уже не составляло труда. Оставалось пустая формальность — провести сами выборы.

Тимофей устроил разнос Прибалтике за неудачное покушение. Сибирский магнат кусал локти от досады. Оплошал. Да и как! Сам помог конкуренту. Надо было что-то предпринимать.

— Да, Андрей Андреевич.

Адамович внимательно слушал президента.

— Да, я слышал о покушении на депутата Госдумы Ильина. Согласен, Андрей Андреевич, это вопиющее безобразие. Пора Тимофеева снова сажать? Да можно устроить, отмывание денег, неуплата налогов, покушение на убийство. Целый букет преступлений. Но я думаю, пока не стоит торопиться. Помните, Андрей Андреевич, китайскую народную мудрость об обезьяне, что сидит в сторонке и наблюдает за схваткой тигра и дракона. Да, да. Пусть они ослабнут, а потом мы без лишнего напряжения возьмем то, что нам полагается, т. е. государству. Все на благо нашей горячо любимой Родины… Какая там погода в Лондоне? Типичная. Дождик. Да, да. Сегодня играем с «Арсеналом». Мой прогноз на матч? Сложно, но можно. Жалко, Ли Бойер травмирован: был бы боевой состав. Спасибо. Постараемся выиграть. Хорошо, хорошо. До свидания, Андрей Андреевич.

Олигарх положил трубку, обвел глазами роскошный номер гостиницы, задумался.

Взял свой сотовый телефон. Набрал номер.

— Министерство внутренних дел? Здравствуйте, это — Олег Адамович. Соедините меня пожалуйста с министром Уваровым…

Художник долго не решался позвонить в знакомую дверь.

Указательный палец замирал на полпути к кнопке звонка. Сердце его бешено колотилось. Может не стоит снова вторгаться в Катину жизнь. Может, у нее все хорошо с этим парнем, и его, Алексея, она уже больше не ждет? Художник звонил ей несколько раз — она бросала трубку. Пару раз попадал на ее мать. Мамаша обзывала его «хулиганом»  и «бандитом»  и просила его больше не звонить сюда, а то вызовет милицию.

Художник решился.

«Поговорю откровенно и все».

Палец его вдавил белую кнопку — заиграла мелодия «тореадор, смелее в бой».

— Кто? — раздался за дверью нежный голосок Екатерины.

— Свои, — буркнул, опустив голову, Художник.

За дверью помедлили и открыли ее. Появилась Катя. Сердце у Рудакова гулко застучало. Она не изменилась, лишь похорошела еще больше. В ее синеоком взгляде одновременно отразились удивление, боль, осуждение и сильные переживания. Катя была взволнована, но старалась взять себя в руки. Нервный румянец проступил на ее лице.

— Ты? — спросила она.

— Я… Зайти можно?..

— Не знаю…

Художник протянул ей букет из чайных роз — ее любимых. Она взяла букет — и благоухающий аромат цветов заполнил все пространство квартиры.

— Ладно, проходи.

Он прошел в зал.

— Угостишь кофеем?

Катя молча пошла на кухню. Высыпала кофейные зерна в кофемолку, нажала на кнопку — кофемолка зажужжала. Жужжание смолкло. Катя открыла крышку мини-агрегата, и приятный запах свежемолотых зерен защекотал нос. Екатерина налила воду в серебристую турку, поставила ее на кружок плитки. Добавила сахар в воду. На столе появились маленькая фарфоровая чашка с блюдцем и пакетик со сливками.

Кофе по-турецки. Это Алексей научил Катю варить сей бодрящий и божественный напиток.

Катерина продолжала хранить молчание. Сердце Алексея сжалось. Неужели все кончено, и нет ни капли надежды. Неужели она никогда не будет с ним. Он подошел к ней, положил руки на талию, его губы осторожно и бережно коснулись ее волос.

Она холодно отстранилась от него.

— Не надо, Леша. Все перегорело. К тому же, ко мне сейчас придет Антон. У нас скоро свадьба.

— Ты меня окончательно разлюбила?

— Да.

Он сокрушенно замолчал. Она тяжело вздохнула.

— Значит, это все ложь, что ты меня любила. Если человека любят по-настоящему, его прощают. Да, совершил я ошибку, но это по глупости. И ты должна была меня понять. Но ты, я вижу, не хочешь помиловать кающегося преступника. А твоя любовь?.. Все это слова. Это — понты. Чистой воды, понты…

Художник разочаровано вздохнул.

— Ладно, все, что не делается — все к лучшему. Действительно, зачем я тебе нужен? У меня опасная профессия — могут в любую минуту грохнуть. За мной теперь постоянно охотятся. Я заказан. Я тайно и с риском для жизни добирался до тебя. Лишь бы увидеться с тобой. Может, ты мне не веришь. Но я не рисуюсь, а искренне говорю. Поверь мне. Возможно, это наша последняя встреча, Катя. Мы больше не увидимся. Прощай…

У Художника защемило сердце, запершило в горле. Сквозь печаль взгляда пробилась скупая и выстраданная слеза. Он тяжело поднялся со стула, будто уходил на казнь, и направился в прихожую. Буйну головушку повесил, плечи опустил…

Девушка с болью взглянула на него. Она жалобно сморщилась. Глаза моментально увлажнились, а до крови сжатые губы затряслись. Соленый дождь заморосил по ее нежным щечкам. Он уловил ее неприкрытое огорчение.

— Ты плачешь? — удивился и одновременно обрадовался Алексей.

Художник подлетел и схватил Катю в охапку. Она не сопротивлялась. Он стал осыпать ее лицо жгучими, страстными поцелуями. А она плакала все больше и больше. Дождь превратился в град. Его сердце разрывалось о жалости к ней. И от любви. Страсть с новой силой зажгла их души. Алексей распахнул халат и стал осыпать поцелуями ее плечи, грудь, живот…Сорвал с нее розовые в цветочек трусики. Он так соскучился по ее телу. Она затрепетала. Румянец снова проступил на ее щеках. Он торопливо расстегнул ширинку и подсел под нее…

Потом они перешли в зал.

Это был безумный секс! Они наслаждались друг другом, растворяясь без остатка в партнере. Неистовое сплетение рук, ног, безумные ласки. Любовные крики, вздохи…

Отрезвил их дверной звонок. Они абсолютно голые застыли на диване. Рудаков не вышел из нее.

— Это Антон, — сказала она. — Не будем открывать дверь.

— Конечно, нет, он нам не нужен. Тем более, я еще не насладился тобой, котенок.

Он снова начал «простые движенья»  под аккомпанемент звонка.

… Они лежали расслабленные и пьяные от счастья. Рудаков забыл все на свете. И ему в данный момент ничего не надо было, кроме Кати.

— Я думал: «все!», когда уходил. Я не мог поверить, что потерял тебя навсегда.

— Испугался? — засмеялась счастливая Катя.

— Конечно.

— Я трезво понимала, что с тобой у меня жизнь может сложиться непросто и непредсказуемо. Или вообще не сложится. С Антоном стабильнее. Он меня любит, но я его не люблю. Я к своему несчастью помешена на человеке на семнадцать лет старше себя и к тому же мафиози. Я, наверно, по натуре — жена декабриста, я старомодна, я не похожа на современных девиц, кто живет с мужиками ради денег. Я так воспитана. Любить так одного и навеки.

— Спасибо твоим родителям. Правильно тебя воспитали. Кстати, я их не разу не видел, только по фотографиям. Пора познакомиться.

— Пока не надо. Они неоднозначно к тебе относятся. Им Антон нравится положительный, добрый…

— Пусть нравится. Мне с тобой жить, а не с ними. Если говоришь, ты — жена декабриста, то значит, от меня ты некогда не отвернешься и будешь со мной? И из тюрьмы ждать?

— Типун тебе на язык.

Они снова поцеловались.

— Я постоянно думала о тебе, представляла нашу встречу. Как тебе буду отповедь давать, что говорить. Старалась тебя разлюбить, хотела окончательно порвать с тобой. Но ты не выходишь из головы. Взяла, открывала дверь, дурочка. И опять впустила тебя в свою душу. Наверно, люблю тебя, глупая.

— И я не могу без тебя.

Вот эта улица, вот этот дом. Обыкновенная панельная пятиэтажка. Чуть постаревшая, с трещинами на стене и просевшая. В этом доме, на третьем этаже когда-то жил его одноклассник по девятой школе Анатолий Шишев. Часто Рудаков приходил к Анатолию, попить чай, послушать на катушечном магнитофоне «Комета»  записи с популярными тогда группами «Чингис-хан»  и «Фэнси». После окончания школы Анатолий поступил на автодорожный факультет в Красноярский политехнический институт, а Алексей, не выдержав конкурс в Горьковский институт иностранных языков, оформился рабочим в геофизическую экспедицию — помог отец Виталия Моисеева, он там работал.

Летом однокашники встретились у Толика дома. Люди уже взрослые, выпили пивка, вышли на балкон. Толик закурил. И тут Алексей на балконе пятого этажа узрел небесное создание — симпатичную светловолосую девушку. Анатолий, заметив неожиданно проснувшийся интерес Рудакова к незнакомке, довольно рассмеялся.

— Нравится?.. Это моя соседка — Света. Десятый класс закончила, — и крикнул ей. — Как дела соседка, поступаешь в пед?

— Сдала документы, скоро экзамены, — обворожительно улыбнулась она

— Приходи чай пить, по-соседски угощу.

— Ладно, — снова улыбнулась Света.

Эта была старшая сестра будущего никоновского киллера Сергея Миллера по кличке Баум.

Толик влюбился. Ему всегда нравились круглолицые, белокурые девушки с пухлыми губками. Алексей тоже влюбился (Света многим нравилась), но так как Толик хотел на полном серьезе жениться на ней, Рудаков не стал перебегать дорогу другу и взялся за ее подругу — Веронику. Толик и Света подали заявление в ЗАГС, но потом, поссорившись, расстались. «Эстафетную палочку»  по имени Света подхватил Рудаков, он стал встречаться с несостоявшейся супругой Шишева, и между друзьями пробежала черная кошка. Алексей завязал с криминалом, поступил на иняз в Абаканский пединститут, а потом перевелся в Москву. Они переписывались, встречались. Но… Света любила мужчин, и они любили ее. Рудаков понял, что идеальной жены из нее не получится, и они разошлись как в море корабли. Света окунулась с головою в веселую ресторанную жизнь, отдалась ей всю себя, только ее она не пощадила. Сначала ее защитник, брат-боксер попал в тюрьму, потом у нее начались проблемы со здоровьем, по женской части. Умерла при родах, ребенок так и не родился. Об этом Рудаков узнал позднее, в Москве, из писем матери.

А сегодня в родную квартиру вернулся ее брат — Сергей. Художник решил его навестить, узнать его планы на будущее. Амбразура, Сысой остались в машине.

Сергей ни чуть не изменился, только заострились черты. Взгляд колючий, волчий. Бритый череп. Татуировка на плече — ощерившийся леопард.

Художник и Баум обнялись.

— Привет, братуха!

— Привет, привет. Проходи.

На маленькой кухоньке был беспорядок. На столе стояла бутылка водки, нехитрая закуска, фото сестры. Около снимка — стопка с сорокоградусной, накрытая черным хлебом.

— Поминаю кентов — Сапога, Еврея, и сеструху свою. У тебя вроде тоже сестра погибла.

— Да, убили.

— Кто?

— Шульц.

— Вот сука! И ты не отомстил еще?

— Узнал недавно, а тут в Москве с пацанами в такой замес попал, еле выжил, а пацанам не повезло. А тут такая канитель началась: Борман войну начал — босс погиб, Хакас, Никита-старший, младший. За мной и Северянином охота идет, хотят завалить. Да ты наверно все знаешь.

— Да, я в курсах. Жалко босса, пацанов. Меня, кстати, в крытке хотели на перо посадить, за Абдулу. Опередил я того мясника. Заточка вошла как по маслу. Он ойкнуть не успел. А потом, года через два, избили меня нехило, может опять за Абдулу. Меня в Край — на операцию, задыхался я — в легких крови немерено. Оклемался через три месяца. А потом опять парится в строгач. Вот такие дела. Говоришь, Шульц убил сестру твою? Час назад приезжал он, иуда Лысый, «шестерки»  Длинный и Журавель…

— И о чем он базарил? — Художник внутренне напрягся.

— Дескать, не пойду ли я в их бригаду работать. Типа, боссу моему хана, ваших бригад нет, а у Шульца будешь бабки хорошие получать. Работы, говорит, много будет вкусной, по моему профилю.

— А ты?

— А че я? Сказал, подумаю.

— Ну и?..

— Не знаю. Надоело мне все эти разборки, за кого-то мазу кидать, прессовать кого-то, шмалять, а потом баланду хлебать…

— Так то это так, Серега, но при таких разборах, что сейчас творятся в городе и в крае, вряд ли ты отсидишься в окопе, зацепят, либо свои, либо чужие. Менты тебя тоже в покое не оставят, оформят снова в крытую. Да и Шульц и Борман не успокоится на счет тебя. Да и нам хочется, чтобы ты с нами был в трудную минуту. У нас тоже работы непочатый край. Да и за пацанов отомстить надо. Кстати, бригадир Бормана Хохол — твой должник.

— Это почему? — насторожился Сергей.

— Мне Сысой рассказывал. Хохол твою сестру вызвал на улицу, и на глазах у твоих родителей ударил. Запихнул в машину в чем она вышла — в домашних тапочках, халате — и увез на Лысуху. А потом через час привез и выпихнул из машины, как куклу. И никто тогда не заступился за нее.

— Мразь! — скрипнул зубами внезапно помрачневший Баум, схватил со стола стакан с водкой. Видно было — его руки дрожали от ярости. Залпом выпил. — Я его урою, козла. Крантец ему пришел. Когда приступать к делу?..

Рудаков внутренне поздравил себя с победой. Рассказ о сестре — его последним и решающим аргументом в борьбе за киллера Баума. Художник наблюдал, как к дому Миллера подъезжал, а спустя тридцать минут отбыл мистер Шульц со своими шестерками. Художник примерно догадывался, по какому поводу прибыл в гости к Бауму бормановский зам, и примерно о чем они разговаривали. И когда Алексей звонил в дверь к бывшему зэку Сергею Миллеру, он твердо знал, что надо приложить все усилия для того, чтобы перетащить его на свою сторону. Иначе тот может перейти «играть»  в команду противника, что совсем недопустимо. Художник знал, что будет говорить, и какой аргумент он приведет в конце беседы. И вот уловка его успешно сработала — ценный кадр по кличке Баум согласился трудиться во благо никоновской бригады. Ведь чувство мести — это сильнейшее чувство. Оно всеобъемлюще, неистребимо, ненасытно, оно яростно сметает все на своем пути, уничтожает не только людей, но даже целые города и страны.

Художник это понимал, он был знаком с этим чувством.

— Скоро, скоро, Серега, — ответил Алексей. — Осталось ждать недолго.

Март все пригревал. Сияло солнышко. Оттаяли тротуары и побежали ручейки. Но в бору еще лежали сугробы снега, потемневшие на пригорках. Идеальная погода для занятий лыжами.

Художник позвонил Моисееву и договорился с ним о конфиденциальной встрече на лыжной базе. Сказал, что очень важно и срочно. А заодно предложил покататься на лыжах и попить водочки с шашлыками. Ведь на Руси алкоголь и здоровье — совместимые друг с другом вещи. Моисеев согласился. Алексей припас с собой на рандеву шампура, банку с вымоченными в сухом вине кусками свинины, лимон, помидоры, пластмассовые стаканчики, вилки тарелочки, и водку. Виталий прихватил из дома салатики «Оливье»  и «Сельдь под шубой», грибочки домашнего изготовления, хлеб и тоже водку.

Когда-то они любили отдыхать на лыжной базе в компании одноклассников по девятой школе. Справляли и день рождения и 8 марта и 23 февраля. Их то в классе было всего шесть парней и восемнадцать девчонок. Поэтому ребята были окружены женской заботой и лаской…

Художник для подстраховки велел Хмелю и Амбразуре одеться в спортивную форму и под видом лыжников посидеть на базе в кафе.

— Встреча на Эльбе, — усмехнулся Моисеев и пожал руку Рудакову, когда они прибыли на лыжную базу.

— Привет, Виталя!

— А это твои архаровцы? — Моисеев кивнул в сторону Хмеля и Амбразуры, непривычно пьющих чай с пирожными за столом.

— Да, мои. Это на всякий случай. Они здесь останутся. Вдруг кто-то за нами последует. Не бойся, они никогда язык не протянут. Ну что, Виталя, рванем на природу, вспомним молодость.

Они выбрали лыжи, палки, заплатили за прокат и двинулись с рюкзачками в глубь леса. Заговорщики отметили, что слежки за ними нет, и перестали суетиться…

Виталий с детства занимался каратэ. Надо же ведь было постоять за себя. В городе Чимкенте молодежь буйствовала: тейпы бились с тейпами, казахи с русскими, русские с русскими. От казахской жизни у Виталия осталась привычка бить первым и наверняка, а также пить чай из пиалы. Когда Моисеев закончил восьмой класс, отца-геолога переманили в Минусинскую опытно-методическую экспедицию. Вместе с отцом, матерью и младшей сестрой, в сибирский город переехал и Моисеев. Отсюда он пошел в армию. На проводинах был Рудаков.

Армия действительно оказалась школой жизни. Здесь он уже учился прикладному каратэ. А вел его командир разведроты, капитан Хабибуллин.

Бейте по-настоящему! — учил новобранцев командир. — На силу. Не бойтесь. Привыкайте к реальному бою. Почувствуйте себя настоящими мужиками!

Были синяки шишки, но Виталий терпеливо учился боевым искусствам. О своих достижениях он отписывал Рудакову. Алексей тогда с ним активно переписывался. Рудаков посылал ему частями повесть-боевик «Роджер Великолепный»  с рисунками. Вся часть с захватывающим интересом следила за местью сына инспектора полиции убийцам его отца.

После армии Моисеев поступил в Красноярский университет. Потом стал тренером по физподготовке и рукопашному бою в милиции. Перешел в ОМОН, затем в Специальный отдел быстрого реагирования при Управлении по борьбе с организованной преступностью. Ему предлагали пойти в телохранители. Но Виталий отказался:

«Зачем я буду за кого-то толстосума- козла голову свою подставлять. Он напьется в ресторане, начнет быковать, пальцы гнуть, а я его защищай?.. Нет, уж увольте».

Моисеев женился, развелся, душевный кризис заглушал в Чечне в сводном отряде Красноярского и Иркутского СОБРа.

Война его отрезвила. Он видел отрезанные головы молодых безусых салаг. Этих, с большой натяжкой этого слова, «солдат», которые на гражданке даже как следует и не держались за женскую грудь, не успели жениться и не познали счастливые мгновенья отцовства. Он видел, как лежали вперемежку трупы и раненые в Грозном. Как бродячие собаки таскали куски человеческого мяса. Кругом бродила смерть, кровь лилась рекой. Горели дома. Шлейф густого черного дыма уносилась в зловещее небо. Оружейная канонада заглушало все. Это был ад! Чистилище.

Ему захотелось выжить. Он ждал скорейшего завершения командировки. Некоторые бойцы, он видел, не хотели умирать. Они высовывали из укрытия автоматы и стреляли наугад, а порой и верх, изображая ответный огонь. Так поступал и Виталий.

Вернувшись из командировки, он снова женился. Решил перебраться в Минусинск. Родители уже старенькие. Да и сестра, выйдя замуж, уехала в Новосибирск. Помогать родакам некому.

Устроился в милицию. Для начала повкалывал старшим оперуполномоченным, затем его повысили в должности. Он стал замначальником ОУРа. Моисеев быстро понял, честных в ментовке не жалуют. Косо глядел он на жиреющих от «крышевания»  коллег, но молчал. Видел, как ОБЭПовцы берут взятки за закрытия дела, но не борзыми щенками, а новенькими иномарками. Как ОБНОН обогащается, задерживая цыган и наркош. Как судьи получают многотонные «грины»  за подписку о невыезде. Кругом царила коррупция! В Моисееве все кипело, когда он узнавал, что подозреваемые в уголовных делах с помощью его подчиненных выходят на свободу. Его засасывало постепенно тупое, холодное и угнетающее равнодушие к своей профессии и ко всему миру.

Когда Виталий узнал, что его бывший друг Рудаков примкнул к бандитам, то неприятно и сильно удивился. Гуманитарий Алексей и бандит? Вот это да! Но потом успокоился. Ведь у каждого своя карма. Например, у Виталия — карма воина. У Леши? Черт его знает. Карма бандюгана?

Моисеев стал понимать: Леша знает, за что он рискует. Здесь, несомненно, его глубинный интерес — хорошие деньги. А вот ему, Виталию Моисееву невдомек, за что он постоянно рисковал и сейчас рискует, за что он подставляет бошку? За сраную честь мундира? За мизерный оклад? (Минус подоходный и алименты). За государственные интересы? Оказывается, интересы государства — это интересы кучки бандитов в связке с коррумпированными чиновниками. А ты их холуй. Причем задарма.

Эх, взять бы автомат — да перестрелять этих гадов вкупе с теми генералами, что продали его и товарищей в Чечне.

Когда до него дошли слухи, что Леха неплохо вписался в ряды мафиози, то сдержанно и заочно его похвалил. Не струсил парень. А когда узнал, что его убили в Москве, сильно огорчился.

Но он, оказывается, жив-здоров. И просит о помощи. Штэмп Моисеев думал, что разгром группировки Никонова облегчит криминогенную ситуацию в городе и на юге края. Но нет, вышло наоборот. Началась неразбериха, беспредел. Резко увеличилось число преступлений по городу и району. Коммерсантов избивали, вымогали деньги, шантажировали, даже убивали. Два предпринимателя пропали без вести. Подняла голову и уличная шпана. Ловят рыбку в мутной воде. Кражи, грабежи, разбои… А Борман ни чуть не лучше отморозка Ника, может даже и хуже. А полковник Горюнов, кажется, ему симпатизирует.

Вот Леша все и мне расскажет, что сейчас происходит и что будет. Да и надо его предупредить об опасности. Рудакова хотят убить. Так доложил осведомитель Царева.

Алексею нужна помощь.

Виталий и Алексей отмахали три километра от базы.

Нашли ровную полянку. Натаскали дров, разожгли костер. Вскоре аромат жареной жирной свининки приятно защекотал ноздри лыжников. Нарезали толстыми, как это умеют делать в Сибири, ломтями хлеб, достали салаты. В пластмассовые стаканчики забулькала прозрачная жидкость сорока градусов.

Выпили, закусили.

— Между первой и второй промежуток небольшой, — вспомнил непреложное правило застолья Алексей.

Они снова выпили. Им стало хорошо и расслабленно. А тепло солнца, удивительная природа и пение птичек настроило на лирический лад и доверительный тон. Теперь грань отчуждения между ними стерлась. И они снова друзья-одноклассники.

— Говорят, тебя в столице подстрелили, ты чудом остался живой? — полюбопытствовал Виталий.

— Было дело, — кивнул Алексей.

— А зачем сюда приехал? Ты же знаешь, что здесь творится, и что тебя хотят замочить люди Бормана?

— Надо поквитаться кое с кем.

— Дурак ты, Леша! Тебя здесь грохнут, если ты срочно не смоешься отсюда.

— Это еще посмотрим. Давай, Виталик, вздрогнем…

Они снова выпили. Свеженький шашлычок хорошо пошел под водочку.

— Как тебе твой начальник?

— Да тыловая крыса, осторожный и сыкливый. А что?

— А ты знаешь, что он здесь Бормана работает? И что его сюда поставил законник Казбек.

— Ты гонишь, Леша! Чтобы полковника милиции назначали бандиты? Это уже слишком!

Рудаков вынул из внутреннего кармана спортивной куртки «Аляска»  белый конверт. Протянул его оппоненту.

— Что это?

— Посмотри

Моисеев извлек на свет с десяток фотографий и удивленно присвистнул. Он был потрясен.

— Ну, ни фига себе! Интересно девки пляшут!

Вот и первая разгадка. Горюнов на службе у мафии!

На фотографиях был запечатлен его начальник. Вот он голый в бане с проститутками. А вот в ресторане с Казбеком. С ним же на рыбалке…

— Это не фотомонтаж, Леха?

— Нет, Виталя, это правда- матка в неприглядном свете, я отвечаю. Сейчас нет правильных ментов, как тогда при социализме. Кроме тебя, конечно. Они работают на мафию, от рядовых до генералов. Они «крышуют», вымогают. С помощью их воры и авторитеты уничтожают конкурирующие бригады, сажают их в «крытую». А вспомни, дело абаканского опера Лаврова. Он задержал крупную партию наркотиков из Тувы, а что вышло? Два раза его посадить хотели, еле отмазался! А тех наркодилеров отпустили. Потому что за ними главные чиновники Кызыла. И твой непосредственный начальник работает на мафию… Ты классный сыщик, Виталя, а иногда простой как валенок и не видишь, или не хочешь видеть, что под носом у тебя творится! А ты знаешь, Виталя, что мою подругу в том году чуть менты не изнасиловали. Она чудом вырвалась из их лап…

— Минусинские?

— Нет, республиканские.

Моисеев тяжело вздохнул и только мог сказать коротко и ясно:

— Наливай!

Алексей щедро наполнил стаканчики водкой. Они чокнулись.

— Ладно, Виталя, за нас! Чтоб мы здоровы были, наши дети. И чтоб мы оставались друзьями несмотря не на что!

— Согласен.

Они выпили.

— А теперь, Леха, попробуй мои грибочки! Ассорти. Опята, белые, подберезовики. Сам собирал, сам мариновал. Ну и что ты от меня, Леха хочешь? Не просто так ты меня позвал сюда покалякать. Без свидетелей. Тет-а-тет. Колись, Леха…

— Ты прав. И вот что я тебе скажу. У меня с Борманом свои счеты. Его правая рука — Шульц и еще двое тварей изнасиловали и убили мою сестру?..

— Извини, Леха, я не знал.

— И я с ними поквитаюсь, даст Бог, за корешей и за мою сестру. Борман обречен. Даже если меня убьют, его рано или поздно все равно замочат. Он — труп. На все сто процентов. А моя просьба к тебе простая, как выеденное яйцо. Не мешай мне его прикончить. Допустим, у тебя будет появляться информация о нашей группировке, о наших движняках, сходках… Не придавай этому значение. И попридержи своих, не в меру ретивых, людей. И этого своего козла начальника держи в неведении. Я сам разберусь с Борманом. Это наше дело, Виталя, и лучше вам не лезть в эти разборки. Крови много будет. Ведь когда наша ОПГ правила, здесь порядок был. А Борман беспределом занялся. И трупы появились и непонятки. Все сейчас стараются раздербанить нашу территорию. От беспредельщиков спасу нет. Передел — это плохо. Передел — это кровь, это нестабильность. И вам головная боль. Запомни, они первые объявили нам войну, а не мы им.

— Ладно, я подумаю.

— Когда мы разберемся с Борманом, начальника твоего снимут с позором. В ход пойдут эти снимки. А тебя могут поставить начальником УВД.

— Меня? — удивился Моисеев.

Художник кивнул.

— За мной, Виталя, серьезные люди. Они решают вопросы даже на государственном уровне. Я их не могу назвать.

— Я догадываюсь, кто, — усмехнулся Моисеев. — Недавно его выпустили из Бутырки. Хотя ты и далеко пошел, Леша, но геморроя будет у тебя в будущем выше крыши. И желающих тебя грохнуть появится херова туча. «Завидую»  я тебе, Леха. Престижная профессия — бандит. Живете вы хорошо, но недолго.

Художник хмыкнул.

— Все мы — смертны, Виталя. Чему быть того не миновать. Назад у меня пути нет, и не будет.

— Ладно, стреляйте друг в дружку, хоть всех перебейте. Только ты, Леха держись подальше от этого. А я попробую быть маленькой Швейцарией. Правда, Горюнов будет от меня требовать активных действий по розыску тебя и твоих друзей. Есть сведения, что вас хотят закрыть в ИВС. Подбросят вам ствол со спиленными номерами или наркоту в носок запихают. Это в лучшем варианте. А в худшем, вас попросту могут убить при аресте: при сопротивлении сотрудникам милиции при задержании или при попытке к бегству. А могут забить до смерти в самой милиции, или… Вариантов куча. Выбирай на вкус. Уходить тебе надо в подполье, Леша, или рвать когти из Минусы. Ладно, не будем о грустном, Леха, давай лучше тяпнем по стаканчику за то…

— Чтоб мы друзьями остались, несмотря ни на что!.. А помнишь, Виталя, наш поход на Селиваниху. Как ты с мотоцикла навернулся?..

Хвойник сотрясался от дружного хохота пьяных лыжников.

Художник и Северянин жили на осадном положении. Меняли явки, адреса, пароли. Словно большевики-подпольщики. Кот с семьей тоже шифровался. Где-то в деревенском храме у знакомого батюшки. Художник с Катей только перезванивался, но не встречался. Встречаться с ней — значит подвергать ее опасности.

Остатки группировки рассредоточились по своим «берлогам»  и «лежбищам». Они ждали своего часа.

Обстановка в городе оставалась тяжелой. Борман, Магомет, а также цыганский барон Яшка дербанили вотчину Ника. Разделывали ее словно курицу. «Окорока»  — лакомые кусочки в виде торговых центров — Борману. «Крылышки»  — коммерческие киоски — Магомету. Яшке — «шейка»: лоточники у автовокзала. Они предлагали коммерсантам новый пересмотр договора о «крыше». Те не знали, что делать. Участились случаи избиения коммерсантов и их шантажа. Борман наехал на Ерему и попросил его передать ему клуб «Кендо». Ресторан «Тагарский»  стал платить дань Борману. В других городах, местные бригады, осмелев, тоже подминали потихоньку бывшие владения Ника. Финансовый поток никоновцев все иссякал и иссякал, превращаясь в тонкий ручеек.

Руководство никоновской группировки жаждали денег и оружия.

И вот, наконец, долгожданная весть пришла. Позвонил Ферзь и сообщил, что из Красноярска выехал «КамАЗ»  с видеотехникой. Прибудет он в два часа ночи. Сопровождают грузовик красноярские менты и ребята Ферзя. В нескольких коробках находится оружие и боеприпасы. А в одной с надписью «IBM»  едут наличные деньги на оперативные расходы. Еще один транш «деревянных»  перевели в коммерческий банк «Абакан».

Художник, Северянин и еще двое бойцов решили съездить за деньгами в банковское учреждение. Финансы группировке нужны были позарез.

И тут еще Художнику подфартило. Как говорится, если везет, то во всем. У банка он случайно встретил Риту.

Та ни чуть не изменилась с той поры, когда они виделись в последний раз. Только похорошела, расцвела. Наверно хорошего спонсора прибрала к рукам. Теперь, видимо, спит вволю, ест вволю и наверно только полезную пищу: овощи, фрукты там всякие, йогурты, орехи, рыбу… Квартиру ей тоже снимают. Дорогие вещи, косметику, парфюмерию покупают. Голова не болит об будущем. Секса ей тоже хватает. Поэтому нет на лице у нее не угрей, не прыщей, тело ухоженное, тренированное, налитое, кожа атласная, чистая. Благоухает просто потрясающе. Здоровая на все сто, раскованная, психически уравновешенная и обаятельная девица.

Маргарита, увидев Рудакова, искренне обрадовалась.

— Приветик, Леша! Сколько лет, сколько зим! Давно тебя не видела.

— Да, дела все проклятые. Кручусь как белка в колесе. А ты как сама?

— Папу сократили на заводе — денег стало мало. Я перевелась на заочное обучение. Работаю в данное время в санатории «Кедр». Там директор — мой хороший знакомый. У меня хорошая должность. Я теперь администратор.

— Значит, спишь теперь с нужными для него людьми из края?..

— Не сплю, а выполняю свои должностные обязанности. Между прочим, он платит мне хорошо.

— И кто на очереди?

— Бормана знаешь? Нашего крутого бандита. Он — авторитет или вор в законе, я не знаю. Скоро он будет у нас день рождения справлять. Директор хочет, чтобы я с ним потусовалась.

— Что?..

Художник замер, не веря в удачу!

Не может быть!

Борман сам идет к ним в руки! Алексей постарался скрыть внезапно охватившее его волнение. Выдержав паузу, он придал голосу спокойный тон.

— Борман? Краем уха слышал, но кто это, я не знаю. И когда он собирается к вам?

— Двадцать пятого…

Вот и тебе и дата для покушения. И дата для надгробья отморозка.

— Ритуль, хочешь неплохо заработать?

— Кто не хочет.

— У тебя все будет, детка. Только железное условие. Ты меня не видела. И ни о чем мы с тобой не базарили. Смотри, не дай бог, ты протянешь язык о нашем разговоре! Это может стоить тебе жизни.

— Хорошо, буду молчать.

Рудаков достал портмоне и протянул ей сто долларов. Она удивилась и взяла.

— Это аванс. Держись со мной на связи. И сообщишь мне, приедет ли вам Борман все-таки или нет. За это получишь еще столько же.

— Идет. Буду нема как рыба. Потрахаться не хочешь? По старой дружбе?

— В следующий раз. Когда утрясу все свои дела.

— Ловлю на слове!..

Художник тут же встретился с Северянином, чтобы обсудить важное известие. В избушке прошлого века, в Старой части. В подполье дома они даже оборудовали подобие бункера. Там хранилось оружие, консервы, одежда, паспорта и театральный грим. На всякий случай. Художник и Северянин вели себя так, словно они большевики на явочной квартире. Когда-то в их городе сто лет назад так же собирался ссыльные демократы во главе с Ульяновым. Они тоже были вне закона. И враг их был силен. Но они мечтали, что их день придет. И что на их улице будет праздник. Северянин и Художник тоже мечтали о лучшем дне.

— Может это ловушка? — засомневался Северянин, выслушав рассказ Рудакова о его встрече с Ритой.

— Не думаю. Источник надежный. И незаинтересованный. Она точно не знает наших раскладов.

— Будем разрабатывать операцию. Завтра поедем инкогнито по трассе, что ведет к санаторию, и наметим место засады. Мочить его будем, падлу!

— Век воли не видать!

…Ночью, на никоновскую базу у Кызыкуля, прибыл долгожданный «КамАЗ». Там его ждали Художник, Северянин, Амбразура, Баум и еще человек семнадцать самых надежных и самых толковых членов группировки. Гостей из Красноярска отвезли сразу в ведомственный санаторий. Там их сытно накормили, напоили и спать положили. Для согрева положили рядом с ними страстных «кошечек»- минусинок.

А на базе закипела работа. Помеченные коробки распаковали, оружие достали, и распределили по легковым машинам.

К утру оружие боевики развезли по гаражам, подвалам, явкам, тайникам. В течение нескольких дней многие из активных членов никоновской группировки вооружились. И стали ждать решительного наступления, активных действий. Все рвались в бой. Но приказ о наступлении пока не поступал.

На фронте все было без перемен. Почти как по Лермонтову:

«Мы долго молча отступали,

Досадно было, боя ждали…»

У Бормона не было шансов выжить. В деле устранения авторитета Художник решил задействовать все лучшие кадры и огневую мощь группировки.

В ночь с 24 на 25 марта Амбразура с помощниками заложил фугас с взрывчаткой на участке трассы, что вела к санаторию. Место выбрали удачное. Сосны, елочки, холмики. Дорога как на ладони. На месте засады никоновцы сделали схроны с оружием. Сами, с утра, в количестве восьми человек, расположились недалеко на двух неприметных машинах на автозаправке. Одного наблюдателя поставили около моста. Второго — за три километра от первого поста.

Все с нетерпением ждали звонка от Риты. И он раздался.

— Борман выезжает, — облегченно выдохнул Художник. — Братва, готовься к бою! Патронов не жалеть! Эти суки не должны остаться в живых!

— Точняк, Художник! — поддержал его Северянин. — Мочить наглухо этих пидарасов!

Остальные возгласами одобрения и сверкающими грозно глазами подтвердили, что они всеми руками и ногами за эту акцию.

Они выдвинулись на позиции. На еще холодную землю расстелили тулупы. По одну сторону дороги, на холме, расположились Художник, Кот, Амбразура и Баум. Художник сжимал в руках новенький АКМ, за поясом два запасных магазина. Он переговаривался по рации с Северянином и ждал звонка от первого наблюдателя. Кот смотрел сквозь оптический прицел «винтореза»  и жевал бутерброд с сыром. Рядом стоял термос. Баум пристроился с РПК с металлической лентой из 200 патронов, уложенных в коробку. Он с наслаждением курил. Амбразура поигрывал АКСУ и тоже жевал бутерброд, но уже с колбасой. Около него лежал пульт с дистанционным управлением.

На другой стороне трассы находились Северянин с автоматом «Калашников». А так же Сысой с карабином «Сайга», Кент с автоматом АКС и Рубик со снайперской винтовкой Драгунова. Все они ощущали себя участниками Второй мировой войны. Они — доблестные партизаны, а вскоре по дороге проедет немецкий генерал с охраной. Да и имя авторитета точь-в-точь как у знаменитого партайгеноссе. Все сходится.

Время замедлило свой бег, а солнце успокаивало своим теплом.

Бандиты расслабились…

Завибрировал мобильный телефон. Первый наблюдатель засек кортеж Бормана. Художник тут же сообщил Северянину.

— Борман проехал мост. Впереди машина сопровождения, за ним — джип этого козла.

Спустя некоторое время в эфир прорезался снова голос Художника:

— Борман прошел второй контрольный пост. Пацаны, приготовились к бою.

Засада оживилась. Мандраж охватил всех до единого бандита.

Защелкали оружейные затворы. Мстители прицелились. Амбразура со злорадной ухмылкой взял в руки пульт…

Борману и его компании оставалось жить несколько минут.

Синий «Исудзу Труппер»  и Черный «Нисан Патрол»  мчались на большой скорости в направлении санатория «Кедр». Впереди — «Исудзу»  с охраной, за ним — «Нисан»  с Борманом. Рядом с авторитетом — его подручные: Хохол, иуда Лысый, Борода и Крон.

Борман пребывал в прекрасном расположении духа. Удачный год в его жизни. И самый счастливый. Заветные цели и желания исполняются. Все идет как по маслу. Ник убит, банда его разгромлена, а он занял его место в уголовной иерархии юга края. За выполнения задания Казбек отвалил ему большие бабки. Ему теперь доверяет Казбек. Ему поручили курировать СаАЗ. Скоро выборы губернатора и это будет человек Казбека. Значит, его положение на юге края еще больше упрочится. Империи Тимофея пришел конец.

Авторитет чувствовал себя всемогущим, уверенным в себе человеком. На душе у него было легко и свободно. Тяжелый груз в виде Ника упал с плеч. Теперь он заглядывает дальше. А не стать ли ему генералом? Вместо Казбека? А?.. Почему бы нет. Плох солдат, который не мечтает стать генералом. Закрепится на южных рубежах края, а потом — если черт не шутит — ликвидировать Казбека. Один меткий выстрел — и он властелин края!..

От этой фантастичной цели у него чуть не закружилась голова.

Ладно, пока в сторону профессиональные планы. Скоро он оттянется по полной программе у Ивашкина. Будет пир горой, море алкоголя, блатные песни под караоке, а на «десерт»  — купание в джакузи со свеженькими девочками.

Отдых будет что надо!

Недавно Борман видел симпатичную девочку у Ивашкина. Зовут ее Рита. Классная телка! Сексапильная, стройная, симпатичная. Директор обещал подарить девчушку авторитету в честь дня его рождения. Борман сладко зажмурился, представляя, как он занимается любовью с темноволосой студенткой.

Новоявленный криминальный король города с наслаждением втягивал весенний воздух в себя. Природа возрождается. Солнце набирает силу. Пригревает. И на душе радостно и комфортно. Тонированное стекло джипа было полуопущено. Борман, положив руку на подлокотник, пальцами выстукивал мотив песни, что звучала в машине. Он, улыбаясь, подпевал.

Отпусти мне, батюшка, грехи.

Знаю, у меня их очень много.

Выслушай, прошу и помоги!

Я хочу покаяться пред Богом…

Не успел Борман покаяться.

Взрыв раздался неожиданно. Яркий огненный шар вспыхнул под колесами первого вездехода. Завизжали пронзительно тормоза. Головной джип занесло и развернуло поперек дороги. Второй — протаранил бок первого и протащил его по дорожному полотну.

В эту минуту по Борману и его подручным обрушился ураган перекрестного огня. Боеприпасов никоновцы не жалели. Строчил пулемет, потрескивали автоматы, плевались винтовки и карабины. На молодую травку, снег и проталины щедро сыпались дымящиеся желтые конусы гильз. Из газоотводных каналов извергались пороховые вулканчики. Стоял неимоверный грохот кругом, из-за деревьев вспыхивали оружейное пламя. Свинцовые маслины, плотным квадратом, терзали сквозь лакированные бока и стекла машин, попавших в засаду бандитов.

Пули, словно хищные пираньи, остервенело вгрызались в людей, вырывая из них куски мяса, мозгов, кожи и волос, пуская фонтаны крови!

Пируй, смерть! Кушать подано!

Художник испытывал просто физическое и моральное наслаждения, раз за разом нажимая на спусковой курок. Ему радостно было слышать предсмертные крики Бормана и его прихвостней. Такие же чувства испытывали Кот, Баум, Северянин. Они мстили за погибших друзей.

Вскоре все было закончено. Джипы походили на два гигантских дуршлага, сквозь отверстия которых вытекали коктейль из бензина и крови. Черные вездеходы вспыхнули огнем. Восемь мертвых тел со свинцовыми вкраплениями стали медленно поджариваться. Братская могила в виде джипов превратилась в одночасье в крематорий.

Борман, залитый кровью и утыканный свинцовыми «семечками»  как подсолнух, остался в кресле. Он смотрел непонимающими и недвижимыми глазами на крышу машины. Волосатая татуированная рука, вся в каплях алой крови и с большим золотым перстнем, безжизненной плетью свесилась из выкрошенного пулями окна. Язычки пламени вовсю уже лизали ее. Запахло паленой шерстью. На губах авторитета застыла страшная полуулыбка, полугримаса. Так погиб абсолютно счастливый человек Виктор Николаевич Горбунов.

Как говорил Саломон: «Есть пути, которые кажутся человеку прямыми, но конец их — путь к смерти». Возлюбил он проклятие — оно и пришло на него.

…Когда Моисеев прибыл на место происшествия, оперативники на карачках ползали на месте происшествия, собирали еще теплые гильзы и аккуратно складывали в пакеты. Суетился судмедэксперт. Бравые гаишники полосатыми жезлами отгоняли от покореженных машин притормаживающих зевак-водителей. Стояла карета «Скорой помощи»  и эвакуатор.

Начальник уголовного розыска все сразу понял. Кто стрелял, в кого стреляли, мотивы убийства. Но арестовывать подозреваемых он не стал. Моисеев неукоснительно соблюдал договор, сепаратно подписанный в сосновом бору.

Все возвращалось на круги своя. Бизнесмены, поспешно отрекались от бормановской или магометовской «крыши», каялись и с радостной покорностью возвращались под «крышу»  никоновскую. Но членов никоновской группировки увлекало другое.

Месть, месть, месть!

Как банда карателей рыскали никоновцы по городу и окрестным селам, выслеживая своих врагов. А они, будто тараканы, разбегались по краю. Они опасались мести. Но Длинный не удалось уйти на дно: его повязали во время облавы на хате его любовницы и доставили Художнику.

… Длинного кулем вывалили из машины под ноги Художнику. Руки подонка были связаны. Рудаков достал пистолет. Загнал патрон в патронник.

— Художник, не убивай! — взмолился Длинный. — Я буду на тебя работать! Я Бормана ненавидел, хотел уйти к вам!

— Ты, урод, не суши зубы и слушай сюда! Сейчас ты, мразь, ответишь, за мою сестру, которую ты изнасиловал и убил на хате у Шульца. Там был ты, Камыш и Шульц…

— Я не виноват! Я не убивал! Это Шульц с Камышом!

— Не мети пургу, гнида! А топором кто ее покоцал? Кто!!!

— Это Шульц! Он издевался над ней! Он отрубил сначала ей руки, потом голову…

Волна ярости захлестнула Алексея. Он нажал на спуск пистолета. Загрохотали торопливые выстрелы. Очнулся Алексей тогда, когда затворная рама застыла в заднем положении. Художник обратил внимание на то, что его указательный палец продолжает механически нажимать на курок. Оказывается, он расстрелял всю обойму. Все пятнадцать патронов. Часть пуль попало в гигантский тополь, а часть — в приговоренного.

Длинный лежал в луже крови. Он походил на сырой кровавый полуфабрикат. Кот, Хмель и братва настороженно смотрели на босса. Баум осмелился подать голос:

— Алексей Владимирович, мы нашли логово Шульца. Он в ста километров отсюда, за деревней. Там у него домик.

— Как вышли на него?

— Родственнику паяльник в задницу засунули — он и раскололся.

— Ништяк. Хмель, Баум, уберите эту падаль.

— Хорошо, босс.

Приятный банный запах витал в воздухе.

Два джипа «Лэнд Круизер»  и «Мицубиси Паджеро», пробравшись через лесные чащобы и тропы, резко затормозили около здоровенного бревенчатого дома, больше похожего на сказочный терем или купеческие хоромы. Из автомобилей выскочили с десяток вооруженных людей. Среди них находился Художник.

— Окружайте дом! Шульц не должен уйти! Если что стреляйте на поражение! — распорядился он.

Бригада рассредоточилась по периметру участка Шульца, огороженного двухметровым деревянным забором. За оградой залаяла псина. Сам Художник двинулся через ворота с АКМ в руках. За ним — Кот с «Узи»  и Баум с «Ремингтоном».

— Шульц, выходи дело есть! — крикнул Рудаков.

Художник предусмотрительно нажал на спуск автомата. Смертоносная «швейная машинка»  с названием «Kalashnikov»  прошила ворота свинцовой строчкой. И следом — еще одной. Ворота выбили на раз.

Влетели во двор. Кот полосонул очередью по окнам. Стекла, звеня, осыпались. Баум кинул в окно гранату — грохнул взрыв!

Пес предусмотрительно забился в будку, дрожа от испуга.

Удар ногой в дверь. Тройка отважных залетела в дом. Никого. Но стол был накрыт. Был, потому что пули и осколки от гранаты разметали блюда по столу и полу, разбив бутылки с самогоном и стаканы. Остро пахло первачом.

— Стол сервирован, а где же хозяева? — задал в пустоту вопрос Художник.

Кот увидел на стуле брюки, рубашку Шульца, платье и колготы его сожительницы.

— Они в бане, Художник.

Они вылетели во двор. На участке копошился муравейник из братвы.

— Баню окружите! Он — там! — крикнул Алексей.

Бойцы ринулись в баню. Вскоре оттуда выволокли голого Шульца и его сожительницу. Женщина верещала и плакала, Шульц обреченно молчал. Он знал, живым его никоновцы не выпустят. И до карабина «Сайга», что лежит под поленицей дров, далеко. Но надо что-то говорить, «отмазываться», «лепить горбатого». Надо каким-то способом выжить.

— Художник, ты же знаешь, я исполнял приказы Бормана, хотя не всегда был с ним согласен. Я — солдат, я человек подневольный. А вспомни, Художник, как тогда на кладбище, я же не стал вас мочить с Северянином, хотя Борман наказал мне вас найти и укокошить. Я же все сделал по понятиям.

Он затравленно смотрел по сторонам. Он искал спасения.

— Не за то базар, Шульц. Хотя я не уверен в том, что ты не принимал участие в бойне в Саяногорске. Думаю, ты помогал и черным в Москве. Многих ты наших пацанов в расход пустил. И за, это тебе, гнида, нет прощения.

— Да не трогал я твоих, Художник, век воли не видать!

— В этом разберемся, Шульц. Много на тебе крови, разных грехов. Но один твой грех мне покоя не дает. Я до боли зубы сжимаю, чтобы не закричать диким голосом. И не сойти с ума от ненависти к тебе… Помнишь, ту девчонку, которую ты изнасиловал и раскромсал топором у себя на хате. Ладно, не понтуйся. Длинный и Кабан, которые уже на сто первом километре, раскололись и все выложили мне. Так вот, тварь, это была моя родная сестра…

Шульц побледнел как полотно. Ничтожно тонкая, просто микроскопическая ниточка надежды резко оборвалась. Оборвалось и ухнуло его сердце вниз. Он понял, это его конец. Шансов уже нет. Художник ни за что не простит ему смерть своей сестры.

Алексей увидел в чурке воткнутый топор. Рывком вытащил его. Отточенная сталь блеснула на солнце. Внимательно посмотрел на нее, провел ногтем по краю топора, проверяя его остроту.

— Так этим топором, наверное, ты зарубил мою сестру.

Шульц подавленно молчал.

— Но у тебя есть шанс, гад, оттянуть свою смерть. Отпустите его.

Бормановского зама отпустили. Братва расступилась, держа на прицеле Шульца.

— Ну, давай! Сразимся! — крикнул азартно Художник.

Шульц с ревом кинулся на Алексея. Художник встретил его ногой в грудь, и противник шлепнулся на прошлогодние грядки. Но тут же вскочил и кинулся в ноги Алексею. Обняв ноги прочным захватом, Шульц оторвал их от земли и произвел бросок соперника. Художник упал и не успел подняться, как пропустил боковой удар в голову. Искры посыпались из глаз. Топор отлетел в сторону.

Шульц стремглав кинулся за ним.

Но Рудаков, скоро приняв горизонтальное положение, в прыжке сбил соперника. Тот покатился по земле, словно колобок. Зазвенело сшибленное могучим телом ведро. Художник легко завладел холодным оружием.

Они снова сошлись. На губах — пена, в глазах — лютая ненависть.

Художник попал носком туфли ему прямо в голень и с размаху опустил топор на голову насильника. Шульц успел закрыться рукой.

Кровь брызнула во все стороны!

Раздался душераздирающий вопль Шульца. Окровавленная кисть упала на промерзлую землю. Художник в ярости и хаотично стал наносить удары по подручному Бормана. Слышались лишь глухие тупые звуки, будто мясник на рынке разрубает поросенка

Когда Художника оттащили от Шульца, Бормановский прихвостень походил на свежо разделанную тушу. Подобие Шульца лежало в луже крови. Ее натекло столько, сколько бывает от доброго борова. Руки Рудакова «дымились»  от чужой и своей крови, джинсы и куртку усеяли бурые пятна. Алексей тяжело дышал.

— Баум, принеси воды и полей мне на руки. Мыло не забудь!

Миллер кивнул и скрылся в бане.

— Художник, а что с бабой делать? — спросил Кот.

— В живых ее нельзя оставлять. Поручи это Бауму. Он справится. И приберитесь здесь. Уберите почву с кровью в мешки, лучше в полиэтиленовые, насыпьте свежей земли, разровняйте. В хате мусор соберите в пакеты, гильзы. Трупы с собой возьмем — закопаем. Нет трупа — нет дела.

— Лекарь, Страус, Рубик, ко мне! — зычно приказал Кот. Бойцы послушно кинулись к нему.

Художник не чувствовал ни укоров совести, ни тошноты. Убийство для него стало будничной работой. Он испытывал лишь чувство глубокого удовлетворения от свершившейся мести.

…Баум не стал тратить пули на женщину, а просто задушил веревкой.

Переживший на своем веку два покушения, громадный черный джип «Форд»  притормозил у кованых ворот Старого городского кладбища. За ним пристроилась машины сопровождения — «Мицубиси Паджеро»  и «Тойота Краун». Из кирпичной сторожки вышел директор печального заведения Петрович, седовласый пожилой мужчина в потертой кожаном куртке рыжего цвета. За ним высыпались небритые помятые мужики — землекопы. Глава кладбища тепло поприветствовал бандитов. Рудаков передал ему два литра водки, две палки сырокопченой колбасы и деньги.

— Помяни мою сестру, Петрович.

— Обязательно, Алексей Владимирович, — затряс седой шевелюрой директор. — За могилкой мы постоянно присматриваем. Позавчера столбики и цепь покрасили. Прибрались там.

— Спасибо, Петрович, — Рудаков благодарно пожал ему руку.

Кот распорядился.

— Барыга, возьми трубу, ствол и будь здесь на фасаре. Если появятся подозрительные люди, предупреди нас.

Шкафообразный «бык»  Барышников вылез из машины и занял пост наблюдения. За поясом у него топорщился пистолет ТТ.

Колонна машин, пыля широченными шинами «Breege Stone», взобралась на пригорок. Там, на самом высоком и видном месте стоял памятник Марии Аникиной (в девичестве — Рудаковой). На территории безымянных могил появились редкие памятники: кто-то отыскал своих родственников. Но многие могилки с деревянными и ржавыми металлическими табличками заросли бурьяном.

Алексей, мать и дядя Петя вылезли из джипа, подошли к могиле. Кот и Хмель возложили охапку цветов к памятнику Аникиной. Художник положил на могилу конфет, пряников, блинов. Поставил рюмку с водкой.

— Привет, сеструха! Давай, выпей, ты же любила это дело.

Мать погладила установленный на памятнике снимок дочери.

— Здравствуй, доченька, вот мы и пришли в гости к тебе. Здесь твой братик.

Художник с матерью и дядей Петей сели за деревянный стол. Баум шустро накрыл стол и откупорил бутылку водки.

— Баум раздай стаканы братве и налейте водяры, — приказал Художник. — Пусть помянут мою сеструху.

— Хорошо, босс.

Зазвенели стаканы и рюмки. Все наполнили стеклянную тару сорокоградусной. Выдохнули…

— Помянем рабу божью Марию! — сказал дядя Петя и осушил стакан с водкой.

Художник тоже выпил. Мать выпила, поморщилась. Братва поддержала лидера.

— У меня, сынок, сны вещие, — начала рассказывать мать. — Когда Маша училась в девятом классе, приснился мне ужасный сон. Будто попала она в болото, и оно ее засасывает. Она кричит мне: «Мама, помоги! Спаси!»  И тонет. Пытается вылезти, но ей не удается. Потом голова ее скрылась в трясине. А через шесть лет сон сбылся. А недавно мне другой вещий сон привиделся. Является ко мне Маша и говорит мне: «мам, я замуж вышла». Смотрю — а рядом с ней худенький молодой паренек. Поехала как-то на кладбище. Глядь — рядом с могилкой Маши свежее захоронение появилась. «Сосед»  новый. Подхожу поближе. Смотрю на фотографию. А на фотографии тот самый парень, что мне приснился. Вот чудеса.

— Мам, а про меня ты сны вещие видишь?

— В сновидениях ищу я тебя по Москве, в метро, на улицах… Вроде ты в Москве живешь. И какие-то вывески на иностранном языке.

Художник снова подошел к памятнику, достал из кармана золотое кольцо.

— Ну вот, сестренка, отомстил я твоим насильникам. Теперь спи спокойно. Земля тебе пухом. Не переживай за меня, все будет пушисто.

И глубоко вдавил в землю золотое кольцо. То самое, что было при сестре в момент ее смерти. Это материнское обручальное кольцо. Видимо Машка хотела продать его за дозу наркотиков. Колечко передал ему Северянин. А тому — Кент. Ювелирное украшение бандитский спецназовец снял с умерщвленной им Нюры. Перед тем как закопать предательницу в яме.

Теперь это кровавое золото не принесет никому зла. Никогда.

Куча жирных и черных ворон, восседая на соседних памятниках и крестах, нетерпеливо ожидали, когда люди уйдут. Они предвкушали пир. Вот они тогда поживятся! Конфеты, пряники, печенье, блины… Только когда же они уйдут?

Художник сидел в джипе, когда увидел пожилую, бедно одетую, женщину с клюкой. Он признал в старушке свою классную руководительницу Нину Ивановну Гутееву.

«Как она постарела! Вся седая. Сколько морщин. Да и клюки у ней не было. Левая нога плохо ходит. Артрит, наверно. Говорят, она на пенсии. Живет в нищете. Сын не помогает ей, хотя живет неплохо. Имеет киоск у Торгового центра. Как я забыл! Я же хотел к ней зайти с Северянином! Она наверно не знает, что ни Миши, ни Игоря, ни Сереги уже нет в живых».

Он вспомнил, как в пятом классе Нина Ивановна после выписке его из больницы привела Алексея к себе домой. Накормила, напоила чаем с малиновым вареньем. Тогда по телевизору шел репортаж о хоккейном матче ЦСКА — «Бостон Брюинз». Черно-белый телевизор «Березка»  без помех отображал яркую игру советских спортсменов. А разве можно было забыть голос легендарного и блистательного Николая Озерова. От одной его только раскатистой торжественной фразы «внимание, внимание, говорит и показывает Бостон»  по спине бегали восторженные мурашки. А волнение просто перехлестывало через край. Наши армейцы тогда выиграли 5:3, а на льду блистал гениальный Харламов. Этот день надолго врезался в память Рудакову. Наверно своей человеческой добротой, благожелательностью, внутренним комфортом и интересными спортивными переживаниями.

Вообще, Нина Ивановна была терпеливым педагогом. Несмотря на то, что общение с воспитанниками отнимало у нее много нервных клеток и душевных сил, несмотря на то, что ученики делали ей пакости и безбожно грубили, она умудрялась прощать им все прегрешения и организовывать различные мероприятия для них, тупоголовых балбесов. Такие, например, как День именинника. Довольно-таки, запоминающее событие. Рудаков до сих пор его не стер из памяти. Этот день состоит из нескольких приятных апперцептивных составляющих. Роскошный стол, уставленный тортами, печеньем, конфетами, вафлями, сухарями. Пластинка с легендарной голландской группой «Тич ин». Веселье, смех, шутки и дискотека до упора. Пацаны, танцующие зажигательный канкан… Дружно обнявшись за плечи, они подкидывают ноги до потолка. Миша, Юра, Серега, Игорь и Леша. Вся элита восьмого «Б»  класса!

А музыка орет на всю Ивановскую:

« Дон-дон-дон-дон..!»

И пацаны орут как сумасшедшие:

«Дон-дон-дон-дон!»

На сердце Художника потеплело от нахлынувших воспоминаний. Он обратился к Амбразуре.

— Видишь ту бабку с палочкой?

— Да шеф.

— Живет она вон в той пятиэтажке, квартира номер семнадцать…

— А че с бабкой сделать, квартиру отобрать у нее, что ли или того?..

— Чего того? Дай тебе волю все у всех отберешь и всех заземлишь…

— Прости, шеф. Да я…

— Ладно, не суетись. Ты правильный пацан, Амбразура, настоящий рэкетир. Задание простое — надо каждый месяц под видом работников Собеса приносите ей пакетик с продуктами: колбаска, сыр, ветчины и тому подобное. И еще. Узнай, на рынке есть коммерсант по фамилии Гутеев. Дополнительно возьмите с него баксов двести и этой женщине отдашь. Лады?

— Все будет в ажуре, шеф.