"Александр Дюма. Графиня де Шарни (части 4-6)" - читать интересную книгу автора

страшилась любви, как настоящая ледяная статуя страшится солнца; он видел ее
медлительные, сдержанные жесты, слышал немногословную взвешенную речь, видел
бесстрастный, померкший взгляд, но за этими речами, за жестами и взглядом не
слышал и не видел или, точнее, не провидел ничего.
Все, связанное с ней, казалось ему бледным, молочно-белым, как
алебастр, и таким же холодным и блеклым.
Именно такой, за исключением редких периодов оживления, вызванных
внезапными обстоятельствами, и виделась ему Андре во время их последних
встреч, особенно на улице Кок-Эрон вечером того дня, когда несчастная
женщина обрела и утратила сына.
Но стоило ему удалиться от нее, как расстояние оказывало свое обычное
воздействие, приглушая слишком яркие краски и смягчая слишком четкие
контуры. И тогда немногословная, взвешенная речь Андре становилась певучей и
звонкой, медлительные, сдержанные жесты живее, а вместо бесстрастного,
померкшего взгляда из-под удлиненных век лилось всепожирающее текучее пламя;
тогда ему казалось, что внутренний огонь зажигает сердце этой статуи и ему
видится сквозь алебастр ее плоти, как в ней струится кровь и бьется сердце.
О, в такие минуты одиночества и разлуки Андре становилась подлинной
соперницей королевы; в лихорадочной тьме таких ночей Шарни виделось, как
вдруг раздвигается стена его комнаты либо приподнимается портьера на двери и
к его ложу приближается, раскрыв объятия, что-то невнятно шепча, с глазами,
полными любви, эта прозрачная статуя, освещенная изнутри огнем души. И тогда
Шарни тоже протягивал руки, призывая сладостное видение, и пытался прижать
призрак к сердцу. Но, увы, призрак ускользал, Шарни обнимал пустоту и вновь
впадал из горячечного сна в унылую и холодную реальность.
Изидор стал ему стократ дороже, может быть, чем Жорж, и мы видели, что
Шарни был лишен даже горькой радости выплакаться над трупом Изидора, как он
мог это сделать на трупе Жоржа.
Оба его брата один за другим отдали жизнь за одну и ту же роковую
женщину, за дело, чреватое гибельными безднами.
И Шарни был уверен, что в свой черед тоже погибнет за ту же женщину,
рухнет в ту же бездну.
Вот уже целых два дня после смерти брата, после прощального объятия, от
которого на его кафтане остались пятна крови, а на его губах влажное тепло
последнего вздоха умирающего, после того как г-н де Шуазель вручил ему
бумаги, найденные на трупе Изидора, у Шарни не было, пожалуй, ни секунды,
чтобы предаться снедавшему его горю.
Знак королевы держаться в отдалении он воспринял как милость и чуть ли
не с радостью.
С той минуты он искал какой-нибудь угол, каморку, убежище, в котором
мог бы, находясь рядом с королевским семейством, чтобы по первому зову, по
первому крику прийти ему на помощь, тем не менее остаться наедине со своим
горем и не показывать никому своих слез.
Он нашел чердачную комнатку, находящуюся выше по той же лестнице, где
Там, оказавшись наконец в одиночестве и запершись, он уселся за стол,
освещенный масляной лампой с тремя фитилями (такие лампы еще можно найти в
старых деревенских домах), и извлек из кармана испачканные кровью бумаги,
единственную память, что осталась ему о брате.
Он долго сидел, подперев голову руками и не отрывая взгляда от писем, в
которых продолжали жить мысли человека, уже ушедшего из жизни, и обильные,