"Александр Дюма. Ашборнский пастор (Собрание сочинений, Том 56) " - читать интересную книгу автора

обдумывал и писал свои трагедии в Руане, а чтобы поставить их на сцене,
отправлялся в Париж, - я вынашивал бы замыслы, обдумывал и писал свои
творения в Бистоне, а ставить их ехал бы в Лондон.
Скажу больше: только ради того, чтобы быть уверенным в правильной
трактовке своего замысла, я по примеру Шекспира и Мольера мог бы сам ставить
мои пьесы и играть в них.
Правда, последнее несколько отталкивало меня: однажды я видел в
Ноттингеме странствующих комедиантов, и разница между этими достойными
актерами и цыганами, которых я чуть раньше встретил на дороге, совсем не
показалась мне значительной; однако следует отметить, что, если эти
комедианты играли в пьесах, не будучи их авторами, у меня все обстояло бы
совсем иначе, и я заслужил бы собственное уважение, играя роли в моих же
пьесах.
Но, в этом случае мне пришлось бы убеждать моего достопочтенного
родителя в том, чтобы он спокойно взирал на своего единственного сына,
поднимающегося на подмостки, а это - на сей счет я ничуть не сомневался -
представило бы немалую трудность; впрочем, через какое-то время я смог бы
его переубедить.
Главное было взяться за сочинение, а завершив его, я, возможно, нашел
бы среди лучших лондонских актеров человека, достойного воплотить мою пьесу
на сцене; если бы не нашелся такой - что ж! - мне оставалось бы произнести
возвышенное слово Сенеки и Корнеля в "Медее", слово столь возвышенное, что
им смогли воспользоваться они оба!
Люди, восхищенные моей пьесой и спрашивающие меня: "Но кто же будет
играть вашего главного героя?", услышали бы в ответ:
"Я!.."
Кстати, мне не пришлось бы добавить: "Я, и этого достаточно!", ведь
сколь ни велика была моя уверенность в себе, я без колебаний признавал, что
пьесу с одним-един-ственным персонажем, растянутую на пять актов, слушать
было бы утомительно, как бы ни прекрасны были реплики, как бы ни
восхитительны были стихи, и что для пьесы, включающей десять, двенадцать или
пятнадцать ролей, мне потребовалось бы девять, одиннадцать или четырнадцать
актеров для исполнения второстепенных ролей, и я окружил бы себя
сателлитами.
Но ведь заранее понятно, что они всегда оставались бы не более чем
сателлитами, а я - всегда светилом!
Все это крепко засело в моем уме, и, решив спуститься с облаков
эпической поэмы на вершины трагедии, я вновь прибегнул к щедрости отца,
который, хотя и был несколько разочарован бесплодностью моих первых попыток,
без колебаний рискнул вторым шиллингом, сразу же израсходованным мной на
покупку еще одной тетради, еще одной связки перьев и еще одной бутылки
чернил.
И тогда я взялся за новый труд, оказавшийся (вынужден в этом
признаться, дорогой мой Петрус) столь же бесплодным, как и предыдущий, ведь
с начала мира драматических поэтов существовало еще больше, чем поэтов
эпических; отсюда еще большее израсходование сюжетов и еще большая нехватка
героев; к тому же поэт эпический сочиняет одну поэму всю свою жизнь, в то
время как поэт драматический пишет десять, двадцать, тридцать и даже больше
трагедий, о том свидетельствуют Эсхил, создавший сорок трагедий, Софокл,
написавший сто двадцать три трагедии, и Еврипид, у которого их число дошло