"Александр Дюма. Инженю (Собрание сочинений, Том 48) " - читать интересную книгу автора

видеть всего происходящего, укрылся под могильной плитой.
Отныне устремления нового герцога Орлеанского больше не встречали
никаких помех, кроме разве общественного мнения, которым угрожал ему отец.
Первыми противниками стали владельцы окружавших Пале-Рояль домов, окна
которых выходили в чудесный парк: они затеяли против герцога Орлеанского
судебный процесс, но проиграли и, замурованные в своих особняках новыми
строениями, вынуждены были либо продавать их за бесценок, либо ютиться в
темных сырых углах.
Другими противниками стали любители прогулок. Каждый человек, кто хотя
бы десяток раз гулял в общественном саду, считает его своей собственностью и
полагает, что имеет право протестовать против любых изменений, какие там
намерены произвести; но в данном случае изменения были огромные: один за
другим срубили все великолепные каштаны, посаженные кардиналом! Больше
нельзя было отдохнуть после обеда под их листвой, вести беседы под их сенью;
от парка осталась лишь высаженная в шахматном порядке липовая рощица, а
посреди нее - знаменитое Краковское дерево.
Скажем, что представляло собой это прославленное Краковское дерево:
когда его срубили в 1788 году, это чуть было не породило бунт, не менее
серьезный, чем тот, что вызвало уничтожение деревьев Свободы в 1850 году.


II

КРАКОВСКОЕ ДЕРЕВО

Краковское дерево, по словам одних, было липой, по словам других -
каштаном; знатоки старины придерживаются различных мнений по этому важному
вопросу, который мы не будем пытаться решать.
Во всяком случае, это было более высокое, густое, дарующее больше тени
и свежести дерево, чем все окружавшие его деревья. В 1772 году, во время
первого раздела Польши, именно под этим деревом собирались на открытом
воздухе охотники до новостей и модные политики. Обычно в центре группы,
дискутировавшей о жизни и смерти этой благородной жертвы, распятой на кресте
Фридрихом и Екатериной и преданной Людовиком XV, находился аббат, который,
имея сношения с Краковом, был распространителем всех слухов, доходящих до
Франции с Севера, а поскольку аббат, помимо всего прочего, был, кажется,
большим стратегом, то в любое время и по любому поводу он рассуждал о
маневрах некоей тридцатитысячной армии, марши и контрмарши которой вызывали
восхищение слушателей.
Вследствие этого аббата-стратега прозвали Аббат-Тридцать тысяч солдат,
а дерево, под которым он проводил свои искусные маневры, - Краковским
деревом.
Наверное, поэтому новости, сообщаемые им с той же легкостью, с какой он
управлял своей армией, - новости эти иногда были такими же выдуманными, как
и само это войско, - способствовали тому, что это дерево прославилось под
его почти столь же гасконским, сколь и польским названием.
Как бы там ни было, Краковское дерево, уцелевшее после всех изменений,
произведенных герцогом Орлеанским в Пале-Рояле, продолжало оставаться
центром сборищ, не менее многолюдных в 1788 году, чем в 1772, - правда, под
его сенью теперь уже интересовались не Польшей, а Францией.