"Александр Дюма. Олимпия Клевская (Собрание сочинений, Том 49) " - читать интересную книгу автора

Баньер, - должна была звучать так:
О небо! Знает он о хитрости моей?![Расин, "Ифигения", I, 2, 180-181]
- Именно! Однако же, брат мой, я нахожу вас необычайно образованным.
- Меня обучали всему этому в моем семействе, - скромно отвечал юноша.
- По окончании представления, - продолжал Шанмеле, - дед мой
поостерегся возвращаться домой и укладываться в постель. Он слишком боялся,
что стоит ему смежить веки и даже просто остаться в ночи с раскрытыми
глазами, как ему тотчас снова явятся мать и супруга. Вот и принялся он
бродить по улицам, страшась даже глядеть в темные углы, а с рассветом, как
только открылись церкви, отправился в собор святого Евстафия и вручил
тамошнему ризничему тридцать су на две заупокойные мессы: по матери и по
жене.
"Так я вам должен десять су сдачи?" - спросил тот.
"Нет, - ответил дед. - Вам еще предстоит отслужить третью: по мне.
Оставьте себе все".
- Ваш дед был весьма предусмотрителен, - заметил послушник.
- Еще как! И вы не замедлите убедиться, насколько он оказался прав, -
многозначительно отозвался лицедей и продолжал: - Возвратившись в Комеди
Франсез, где актеры иногда завтракали перед репетициями, он сразу же
столкнулся нос к носу с Бароном.
Тот, разумеется, прошелся насчет его мрачной физиономии.
Однако ничто уже не могло разгладить морщины на лице деда, он только
потряс головой, всем своим видом говоря: "Ах, если бы ты знал!"
И Барон понял.
"Так у тебя и вправду на душе тяжело?" - спросил он.
"Еще бы, черт меня раздери! Так тяжело, как никогда", - отвечал ему дед.
И он зашептал:
"Пойдем с нами, пойдем с нами..."
"Но, в конце концов, - постарался поддержать шутливый тон беседы Барон:
Твое страданье, Шанмеле, не может длиться вечно".
"Может, может, - отвечал дед. - Конец ему придет только вместе со мной".
"Так расскажи же, в чем дело. Если все так плохо, я хочу знать".
"Хочешь знать?"
"Разумеется".
"Мне нестерпимо видеть, что вы все еще в ссоре с добрейшим Салле".
"Ну, знаешь, этот тупица повсюду болтает, что я, видишь ли, старею".
"Он заблуждается. Всякому столько лет, на сколько он выглядит, а тебе не
дашь и тридцати".
"Ну вот, сам видишь, он педант, негодяй, олух!"
"Считай его кем хочешь, Барон, но я не желаю умирать, зная, что вы в
ссоре, а коль скоро час близок..."
"Что это еще такое? Час чего?"
"Моей смерти".
"Только-то! Что ж, идет, ты меня уговорил, старина, я помирюсь с Салле
ко дню твоей кончины", - промолвил Барон.
"Так поспеши: это случится сегодня", - ответил дед.
И невзирая на возражения упиравшегося Барона: "но...", "однако...", "и
все же..." - мой дед заставил-таки его войти с ним в кабачок, где как раз
сидел и завтракал Салле.
Мой дед заставил Барона сесть напротив его недруга, а сам уселся между