"Александр Дюма. Сан Феличе, книга 1" - читать интересную книгу автора

- Fuimmo! Fuimmo! [Бежим! Бежим! (ит.)] - закричал король. И он
действительно бежал.
Но, прежде чем сесть в коляску, он сказал своему спутнику:
- Дорогой мой Асколи, сам знаешь, какое множество якобинцев кишит
всюду в наши дни! Эти сукины дети о том только и помышляют, как бы убить
меня. Примем же меры, переоденемся. В пути ты будешь королем, а я - герцогом
д 'Асколи. Так для меня будет безопаснее.
Сказано - сделано. Великодушный Асколи с радостью согласился на это
невероятное предложение; он спешит облачиться в королевский мундир, свой
отдает Фердинанду, садится в экипаже справа и - поехали!
Герцог, этот новый Дандино, мастерски играет свою роль вплоть до самого
Неаполя, да и Фердинанд, став от страха изобретательнее, исполняет роль
услужливого царедворца так убедительно, словно был им всю жизнь.
Правда, король навсегда остался признателен герцогу д 'Асколи за такую
из ряда вон выходящую преданность монарху и всю жизнь осыпал его знаками
своего благоволения. Вместе с тем по странности, которую можно объяснить
лишь своеобразным характером короля, он частенько осмеивал герцога с его
достохвальной самоотверженностью и тут же насмехался над собственной
трусостью.
Однажды, когда я вместе с этим вельможей находился у герцогини де
Флоридиа, к ней приехал Фердинанд. Он предложил ей руку, чтобы вести ее к
обеду. Как незаметный, скромный друг хозяйки дома я был польщен тем, что
присутствую при появлении короля; пробормотав "Domine, non sum dignus"
["Господи, я недостоин" (лат.)] я даже отступил на несколько шагов, а
благородная дама, бросив последний взгляд на свой туалет, стала восхвалять
герцога за беззаветную преданность ее царственному любовнику.
- Герцог несомненно ваш истинный друг, - говорила она, - преданнейший
ваш слуга и пр. и пр.
- Конечно, конечно, донна Лючия, - отвечал король. - Так спросите же у
Асколи, какую шутку я сыграл с ним, когда мы спасались из Альбано.
И король рассказал о переодевании, о том, как они справились со своими
ролями, причем добавил со слезами на глазах, но громко хохоча:
- Он был король! Попадись мы якобинцам, его бы повесили, а я бы
уцелел!
Все странно в этой истории: странный разгром, странное бегство,
наконец, странное разглашение этих фактов в присутствии постороннего, ведь я
был посторонним для придворных и особенно для монарха, с которым беседовал
всего раз или два.
К чести для человеческого рода, наименее странное в этой истории -
самоотверженность благородного вельможи".

Итак, мы обрисовали здесь портрет одного из героев нашей книги, образ,
в правдивость которого, как мы опасаемся, трудно поверить, однако он был бы
неполным, если бы мы представили этого коронованного пульчинеллу лишь с его
стороны лаццароне. В профиль он причудлив, зато в фас - страшен.
Вот дословно переведенное с подлинника письмо, которое он написал
Руффо - победителю, готовому войти в Неаполь. Король составляет список тех,
кто подлежит преследованиям; он продиктован одновременно ненавистью,
мстительностью и страхом.