"Александр Дюма. Джентльмены Сьерры-Морены и Чудесная история дона Бернардо де Суньыги ("Тысяча и один призрак") (Собрание сочинений, Том 35) " - читать интересную книгу автора

небо над нашими головами, мне говорить запрещено. Дружеские привязанности
Эдуарда III, ненависть Людовика XI, прихоти Карла IX, страсти Генриха IV,
слабости Людовика XIII, любовные связи Людовика XIV - об этом я рассказываю
все; но о дружеских привязанностях, утешающих мое сердце, о ненависти,
ожесточающей мою душу, о прихотях, возникающих в моем воображении, о моих
страстях, о моих слабостях, о моих любовных связях - говорить не
осмеливаюсь. Я знакомлю моего читателя с героем, жившим тысячу лет тому
назад, но сам остаюсь для читателя неизвестным; по своему желанию я
заставляю его любить или ненавидеть персонажей, и мне нравится внушать
читателю любовь или ненависть к ним, хотя сам я читателю безразличен. Есть в
этом что-то грустное, что-то несправедливое, чему я хочу противиться. Я
стараюсь быть для читателя чем-то большим, нежели повествователь, о ком
каждый составляет представление в зеркале собственной фантазии. Я хотел бы
стать существом живым, осязаемым, неотделимым от общей жизни, наконец,
чем-то вроде друга, настолько близкого всем, что, когда он приходит куда бы
то ни было - в хижину или во дворец, - не требуется его представлять,
поскольку все его узнают с первого же взгляда.
Таким образом, мне кажется, я умер бы не окончательно; да, могила
приняла бы меня, умершего, но мои книги помогли бы мне остаться в живых.
Через сто лет, через двести, через тысячу лет, когда все изменится - и
нравы, и одежда, и языки, и человеческие расы, - я вместе с одним из моих
томов, выдержавших испытание временем, воскрес бы сам, подобно человеку,
который попал в кораблекрушение, но которого находят плавающим на доске
посреди океана, поглотившего его судно вместе с остальными пассажирами.
Увы! Все эти размышления пришли мне на ум в связи с одной датой. Эту
главу я начал было такими словами:

"Третьего ноября 1846года около четырех часов пополудни я въехал в
Кордову вместе с сыном и моими дорогими и добрыми спутниками Маке, Буланже,
Жиро и Дебаролем".

И добавил:

"Приехали мы из Мадрида, где расстались с господином герцогом де
Монпансье, и направились в Алжир, где нас ждал господин маршал Бюжо".

Писал я эти строки 10 июня 1849 года в десять утра. Неожиданно дверь
моей комнаты отворилась, вошел человек и сообщил мне:
- Маршал Бюжо умер.
Таким образом, прошло меньше трех лет, и тот, с кем мы тогда
расстались, изгнан, тот, к кому мы тогда ехали, умер.
Ну что же, спрашиваю я у моего читателя, не слишком ли это просто:
вместо того чтобы, напрягая воображение и преодолевая себя, создать для него
сегодня хотя бы один новый или неизвестный персонаж, рассказать ему о том,
что есть во мне, а не вне меня, и немного побеседовать с ним о том
очаровательном ребенке, который, расставаясь с нами, едва еще становился
мужчиной и который, протягивая мне руку, говорил после смерти своего
старшего брата:
- Uno avulso, non deficit alter? [Павший будет заменен другим.
(Примеч. автора.)]