"Александр Дюма. Женщина с бархоткой на шее ("Тысяча и один призрак") (Собрание сочинений, Том 35) " - читать интересную книгу автора

скульптурами и изваять рельефы фонтана Избиенных младенцев Жану Гужону,
который, как известно, впоследствии был убит там шальной пулей. Этот великий
художник и великий поэт, без сомнения, завершил бы начатое, если бы Бог,
хотевший предъявить ему кое-какой счет по поводу 24 августа 1572 года, не
призвал его к себе.
Его преемники взялись за прерванные работы и продолжили их. В 1584 году
Генрих III велел украсить резьбой дверь, выходящую на набережную
Целестинцев; по бокам ее стояли колонны в виде пушек, а на мраморной
скрижали, возвышавшейся над ней, можно было прочитать дистих Никола
Бурбона - этот дистих так нравился Сантёю, что тот готов был бы взойти на
виселицу, лишь бы суметь написать такой самому:
AEtna hic Henrico vulcania tela ministrat, Tela gjganteos debellatura
furores.
По-французски это значит: "Этна готовит здесь стрелы, которыми Генрих
поразит ярость гигантов".
И в самом деле, поразив гигантов Лиги, Генрих заложил прекрасный сад
(его можно увидеть на картах времен Людовика XIII), а Сюлли, устроив здесь
резиденцию своего правительства, приказал расписать и позолотить прекрасные
салоны, где и сейчас помещается библиотека Арсенала.
В 1823 году Шарль Нодье стал директором этой библиотеки; он покинул
улицу Шуазёль, на которой жил до того, и переехал на новую квартиру.
Нодье был чудеснейшим человеком; у него не было ни одного порока, зато
было полным-полно недостатков, тех очаровательных недостатков, что придают
оригинальность человеку гениальному, расточительному, беззаботному,
праздному и притом наслаждающемуся своей праздностью так же, как Фигаро
упивался своей ленью.
Нодье знал почти все, что дано знать ученому; впрочем, он пользовался
привилегией человека гениального: когда он чего-нибудь не знал, он
выдумывал, и то, что он выдумывал, было куда увлекательнее, куда красочнее,
куда правдоподобнее, нежели то, что существовало в действительности.
Впрочем, создав огромное количество систем и будучи восторженно
парадоксален в своих суждениях, он меньше всего был способен их
пропагандировать; для себя самого Нодье был парадоксален, для себя одного
Нодье создавал свои системы; если бы они были приняты, а парадоксы признаны,
он бы их изменил и немедленно изобрел бы новые.
Нодье был персонажем Теренция, и ничто человеческое не было ему чуждо.
Он любил ради счастья любить: то есть любил так же, как светит солнце, как
журчит вода, как благоухает цветок. Все великое, все доброе и все прекрасное
было ему мило; даже в зле он искал добро, подобно тому как химик из вредного
растения, даже из яда, извлекает целебное вещество.
Сколько раз Нодье любил? На этот вопрос он и сам не мог бы ответить;
впрочем, будучи великим поэтом, он смешивал мечту с явью. Нодье с такой
любовью лелеял свои фантастические вымыслы, что в конце концов сам в них
поверил. Для него Тереза Обер, Фея хлебных крошек, Инее де лас Сьеррас
существовали на самом деле. Это были его дочери, такие же, как Мари; это
были сестры Мари, с той разницей, что г-жа Нодье не принимала никакого
участия в их появлении на свет; подобно Юпитеру, Нодье извлек всех этих
Минерв из своей головы.
Но не только в человеческие существа, не только в дочерей Евы и сыновей
Адама вдохнул жизнь их творец Нодье. Он выдумал животное и окрестил его. А