"Нодар Владимирович Думбадзе. Бесы" - читать интересную книгу автора

Ударил я огнивом о кремень, глядь, а он-то, скаженный, во-он, на
соседнем камешке, сидит-посиживает да на меня поглядывает. Я - руку к
поясу. Нет, слава богу, топор на месте, за поясом.
- Тьфу, ч-черт! - вырвалось у меня. Вскочил я сам не свой,
перекрестился трижды и за топор схватился.
- Сам ты черт и собачий сын в придачу! - говорит он мне.
- А ты тут кто такой? - гаркнул я на него и опять хочу крестным
знамением себя осенить, да не тут-то было!
Все шиворот-навыворот делаю, вместо того чтобы ко лбу руку поднести,
к пупу тянусь. А нечисть эта глядит на меня да посмеивается.
- Ать! - заорал я. Но это мне только представлялось, что заорал, а на
деле-то просто рот беззвучно разевал.
- Манавела, раззява этакий, брось-ка ты свой топор да и подсаживайся
ко мне, потолкуем.
- О чем мне с тобой толковать, чертов ты сын, - говорю, а сам думаю:
обидится, чего доброго. Какое там! Это для него, видишь ли, все равно как
если мне скажут: ты, Манавела, сын Афрасиона. Словом, что мне оставалось
делать, сел я возле него, и тут он как начал меня обрабатывать!
- Манавела Цинцадзе, говорит, ты парень видный, лицом пригожий, дюжий
да сноровистый... Ты чему смеешься, собачий сын, я ведь тогда не такой
был, как сейчас, на меня глядеть любо-дорого было! Да, и вот, значит,
хочу, говорит, тебя в зятьях иметь. Женись на моей дочери, Манавела, кум
королю будешь. Серебром-золотом тебя засыплю, сиди, заложив ногу на ногу,
и плюй себе в потолок, хочешь - на ковре под орехом с боку на бок
переваливайся и распевай "хасанбегуру" и "криманчули".
- Сперва скажи, человек ты или дьявол, а потом видно будет.
- Человек я, Манавела, человек, ты же слышишь, я с тобой
по-человечески разговариваю.
- Ежели ты человек, почему на козла похож? - спрашиваю я, а у самого
по спине, по хребту позвоночному, холодный пот в три ручья бежит.
- Что же поделаешь, мало разве людей, которые на свинью или на осла
похожи, и никто из-за этого не чурается их? - отвечал мне этот ирод. А я -
что я, ничего я ответить ему не могу, потому как правду он говорит, сущую
правду.
- Покажи-ка мне твою дочку, - говорю ему эдак обходительно, ласково.
И только успел я эти слова произнести, он как заблеет! Заблеял
козлом, слышь ты. А только он заблеял, скала за его спиной вдруг
раскололась и вышла оттуда девица, да ай какая красавица! Видел ты восход
солнца с вершины Бахмаро? Не видел! Случалось тебе видеть, как темной
ночью из-за черной тучи луна полная выплывает? Не случалось! Или когда в
саду на всех кустах розовых одновременно все розы распускаются? Видел?
Нет, не видел!
Заговорила она со мной, да как заговорила! Слышал, как из тысячи
наклоненных кувшинов, воркуя, польется темно-красная "изабелла"? Нет, не
слышал! По весне лунной ночью как запоют, зальются все соловьи, дрозды и
сойки, какие есть в Гурии, слышал? Нет, не слышал...
И вот встала она, краса неописуемая, ненаглядная, рядом с уродом,
страшилой отцом своим, как чудо некое встала с ним рядом и стоит, глядит
на меня...
- Ну, что теперь скажешь, Манавела Цинцадзе, ослепни глаза твои, -