"Сара Дюнан. Жизнь венецианского карлика" - читать интересную книгу автора

когда обнаружилось, что имя моей госпожи фигурирует в сатирах Аретино,
появившихся ночью на статуе Пасквино, причем имя ее олицетворяло саму
развратность Рима. И хотя подобная огласка для хорошей куртизанки являлась в
той же мере похвалой, что и оскорблением, поведение Аретино было (мягко
говоря) весьма невежливым, и обе стороны еще некоторое время, вопреки
собственным привычкам, при всяком удобном случае поносили друг друга.
Но этим дело не кончилось. Следует добавить, что несколько лет спустя,
когда Аретино сочинил цикл непристойных сонетов, чтобы поддержать опального
гравера Маркантонио Раймонди, он предпочел не упоминать мою госпожу в числе
знаменитых римских шлюх, имена которых там фигурировали. А позже, когда
папский цензор, угрюмый епископ Джиберти, подослал к Аретино наемного убийцу
с ножом, моя госпожа, прослышав о нанесенном ему увечье, не стала
злорадствовать, как это делали многие другие, а оставила свои суждения при
себе.

***

Она подвинулась ближе к окну, и я больше не видел ее лица. Как и в
большинстве хороших куртизанок, в ней отлично уживаются сразу два вида
чувств - те, которые в действительности испытывает, и те, которые изображает
в угоду своим клиентам. Она часто проявляет любопытство и одновременно
изнывает от скуки, бывает мила и раздосадована, смешлива и грустна, готова в
любое мгновенье улечься в постель и начать любовную игру, тогда как на самом
деле ей больше всего хочется уснуть там в одиночестве.
- Госпожа?
Она оборачивается, и, к своему удивлению, я вижу у нее в глазах смех.
- О, Бучино, что тебя так огорчило? Разумеется, он должен был рано или
поздно оказаться в Венеции. Как мы сами не догадались? Куда ему было еще
податься? Ведь он уже настроил против себя почти всю Италию! А пена всегда
всплывает наверх. Что такое? Почему ты так на меня смотришь? Ты ведь не
верил всем тем вещам, что рассказывали о нас, а? Все это была сплошная ложь!
Римские сплетни - больше ничего. Мне он совершенно безразличен.
- К сожалению, не все так просто, - говорю я, несколько задетый тем,
что она считает нужным притворяться передо мной - это передо мной-то!
Впрочем, я подозреваю, что и перед самой собой тоже. - Пусть он и пена, но,
судя по тому, что я видел, он и в самом деле собирается всплыть здесь на
самый верх. К тому же ему известно, что мы в стесненном положении.
- Как? Откуда ему это известно? Что ты ему наговорил про меня? - Она
вскипает при одной мысли об этом. - Боже мой, Бучино, кому, как не тебе,
знать, что не подобает рассказывать никому о наших делах - тем более такому
ядовитому пустозвону, как он. Пока я чахла в этой каморке, ты должен был
хорошенько прочесать весь город. Как же ты упустил из виду такую крупную
нечисть, как Аретино?
- Наверное, беда в том, что он не носит женского платья, - отвечаю я
невозмутимо. - Гнев затуманил тебе разум. Ничего я ему не говорил. Мне и не
нужно было ничего говорить. Пусть его бахвальство влиятельными связями -
наполовину вранье, уже одно то, что тебя здесь никто не знает,
свидетельствует о нашем бедственном положении.
- О-о! Уцелеть в римской резне, чтобы погибнуть от хулы склочного
виршеплета! Мы этого не заслужили.