"Эдвард Дансейни. Благословение Пана " - читать интересную книгу автора

наметившейся в Волдинге войне поколений у каждого были свои заботы и свои
соображения, которых хватало для обсуждения - пока большего не требовалось.
Но стоило кому-то упомянуть его имя, и тотчас следовал ответ: "Томми
Даффину достается". Все думали, будто он в доме своих родителей и получает
от них то же, что они получили от своих.
Наступающим тихим вечером, когда вся деревня бурлила, на улицу
спокойным шагом ступил человек, представлявший собой полную
противоположность взбудораженной молодежи - мужчина в черном шагал по
дороге, что вела в деревню, неторопливо и уверенно, хотя в глазах у него
была заметна озабоченность; все узнали Анрела. Он ни к кому не обратился,
по-видимому, даже не собирался обращаться, а всего лишь неторопливо шел и
смотрел на молодых людей. И вот тут-то, хотя он не произнес ни звука, им
стал очевиден упрек поколения, оставшегося по другую сторону пропасти.
Когда Анрел проходил мимо юношей, они брались за шляпы, и он без улыбки
поднимал руку к своей шляпе с широкими полями, но продолжал молчать. Какими
бы медленными ни были его шаги, Анрел оставался в пределах видимости не
дольше нескольких минут, но для молодых людей его взгляд был словно зима
посреди лета, заморозивший время; было ясно, что добрый взгляд священника
осудил их, и они не знали, как им оправдаться.
Однако эти трудные минуты больше сказали викарию, чем любому из
молодых людей. Он почувствовал себя еще более одиноким в своем
противостоянии чему-то зловещему, пока скрытому ото всех, но для него
имевшему ясный смысл надвигающегося ужаса; к тому же викарий понимал, что
ему придется воевать в одиночку. Накануне, поговорив с отцом Томми Даффина,
Анрел как будто обрел надежду и ослабил защиту, но потом опять была музыка
и всякие утренние рассказы, отчего его страхи вновь набросились на него,
ослабленного несколькими часами относительного покоя, словно солдаты,
совершающие ночной набег на спящий лагерь противника. Викарий ни к кому не
питал ненависти; он мог сказать это, положа руку на сердце. Однако
неторопливо, с опущенной головой проходя по замершей улице, он своим
присутствием выражал протест тем, кого считал своими друзьями, юношам из
любимого им прихода, мальчишкам, которых он учил говорить, и у него в душе
поднимался гнев на Томми Даффина, ставшего причиной всеобщего смятения, тот
самый гнев, который близок к колючей границе ненависти.
Женщина открыла зеленую дверь, показав часть комнаты, и крикнула через
улицу, обращаясь к группе парней:
- Генри, немедленно домой. И захвати с собой Томми Даффина!
Викарий не был одинок в своем гневе.
А потом, потом в золотистом воздухе притихшего вечера зазвучала
мелодия, прилетевшая с северной стороны Волда; она была близкой и
одновременно столь же далекой от догадок Анрела, как, скажем, литература
Китая или религия лам - от нашей религии. Однажды, будучи в кафедральном
соборе, викарий слышал нечто подобное; не подобную мелодию, но подобную
музыку. Это было очень давно, еще до его назначения в Волдинг. Ему
припомнилось, как священные звуки заполнили приделы и его мысли унеслись
далеко от земли: такое случается лишь раз в жизни, поэтому, когда он пришел
в следующий раз, музыка ускользнула от него. И все же он помнил ее, она
золотила его воспоминания и наполняла разум таким же великолепием, каким
солнце наполняет помещение, проникая через большие окна, когда
торжественные сумерки побуждают к плачу или смеху, едва видишь это