"Маргерит Дюрас. Боль " - читать интересную книгу автора

оглядываются на женщин, это первые французские женщины, которых они увидели.
Работа идет плохо. Все эти фамилии, которые я записываю одну за другой,
всегда чужие, не его. Каждые пять минут - желание все бросить, положить
карандаш, ничего больше не выяснять, уйти из Центра и никогда уже не
возвращаться. Около двух часов дня я решаю узнать, в котором часу прибывает
эшелон из Веймара, покидаю свой пост в коридоре и ищу, к кому бы обратиться
за справкой. В углу главного зала я вижу с десяток женщин, сидящих на полу,
и женщину-полковника, разговаривающую с ними. Я подхожу ближе.
Полковник -высокая дама в темно-синем костюме с Лотарингским крестом на
лацкане; седые волосы слегка подсинены и завиты щипцами. Женщины смотрят на
нее и разинув рот слушают, что она говорит, вид у них изможденный. Вокруг
валяются перевязанные веревками чемоданы и узлы, на одном спит ребенок.
Женщины очень грязные, на лицах застыл страх. У двоих - огромные животы.
Чуть поодаль еще одна женщина-офицер глядит на них. Я подхожу к ней и
спрашиваю, что происходит. Она смотрит на меня, опускает глаза и стыдливо
говорит:
"Добровольцы, завербовавшиеся на работу в Германию". Мадам полковник
велит им встать и следовать за ней. Женщины встают и идут за ней. Лица у них
такие испуганные, потому что их ошикали жены военнопленных, толпящиеся у
входа в Центр. Несколько дней назад я присутствовала при возвращении группы
женщин-добровольцев. Они шли улыбаясь, как другие, но постепенно
почувствовали неладное, и тогда у них стали такие же испуганные лица. Мадам
полковник обращается к молодой женщине в форме, с которой я разговаривала;
она показывает на женщин пальцем: "Что будем с ними делать?" Та отвечает:
"Не знаю". Мадам полковник, должно быть, объяснила им, какие они
мерзавки.
Некоторые плачут. У беременных - остановившийся взгляд. Мадам полковник
велит им сесть. Они снова садятся. Большинство женщин -работницы, руки у них
почернели от масла немецких машин. Две -нарумяненные, с крашеными волосами -
наверняка проститутки, но им тоже пришлось работать у станка, у них такие же
почерневшие руки. Подходит офицер из отдела репатриации: "Кто такие?" -
"Добровольцы, работавшие в Германии".
Мадам поворачивается к женщинам и говорит угрожающе: "Сидите и никуда
не отходите... Понятно? Не думайте, что вас просто так отпустят". Голос у
нее резкий, она делает угрожающий жест рукой. Офицер из отдела репатриации
приближается к сбившимся в кучу женщинам, рассматривает их и, стоя перед
ними, спрашивает даму-полковника: "У вас есть приказ?" Полковник: "Нет, а у
вас?" - "Мне сказали, шесть месяцев тюремного заключения". Мадам полковник
одобрительно кивает своей красивой завитой головой: "Так им и надо..."
Офицер курит "Кэмел", выпуская дым поверх растерянных женщин, которые
внимательно следят за разговором. "Да, поделом!" И он уходит, молодой,
элегантный, светский, с американской сигаретой в руке. Добровольцы смотрят и
слушают, подстерегая хоть какой-то знак относительно ожидающей их участи.
Никаких знаков. Мадам полковник удаляется, я останавливаю ее: "Вы не
знаете, в котором часу прибывает эшелон из Веймара?" Она пристально смотрит
на меня:
"В три часа". Она смотрит на меня снова, еще и еще, оценивает и говорит
с легким раздражением: "Не надо создавать толчею в Центре, вам незачем
ждать, там будут только генералы и префекты, идите домой". Такого я не
ожидала. Я говорю: "А как же другие?" Кажется, я оскорбила ее. Она