"Маргерит Дюрас. Летний вечер, половина одиннадцатого" - читать интересную книгу автора

нового ливня - в этом свете Мария видит неясный силуэт; он бьет в глаза, он
вопиет, этот неясный, размытый силуэт Родриго Паэстры.
Полицейские возобновляют свои поиски. Они вернулись, как только
утихомирилось небо. Шлепают и шлепают по грязи. Мария перегибается через
перила балкона и видит их. Один из них смеется. Весь город полнится
свистками, они раздаются через равные промежутки времени. Это просто дозоры,
дозоры будут ходить до утра.
Кроме того балкона, на котором стоит Мария, еще много балконов выходят
уступами на северный фасад отеля. Все они пусты, все, кроме одного - справа
от Марии, этажом выше. Они, наверное, там недавно. Мария не заметила, как
они появились. Она пятится в дверной проем, в коридор, где все уже спят.
Наверно, это их первый поцелуй. Мария гасит сигарету. Она видит их, так
отчетливо они вырисовываются во весь рост на фоне ползущего неба. Поцелуй
длится, руки Пьера легли на груди Клер. Должно быть, они что-то говорят друг
другу. Но очень тихо. Должно быть, это первые слова их любви. Слова рвутся с
губ между двумя поцелуями, рвутся неудержимо.
Полыхают молнии, и мертвенно-бледным в их свете становится город. Они
вспыхивают неожиданно, в каком-то непостижимом ритме. И когда они озаряют
небо, мертвенно-бледными становятся и эти поцелуи, и два силуэта, слитые
теперь в один, неразделимые, сколько ни всматривайся, хоть ослепни. Может
быть, за черным пологом неба он поцеловал сначала ее глаза? Кто знает? Твои
глаза, они были цвета твоего испуга сегодня днем, цвета дождя, что лил
тогда, Клер. Твои глаза, я едва различаю их, но как же я не замечал этого
раньше, твои глаза серые, да?
А рядом с этими поцелуями, всего в нескольких метрах, Родриго Паэстра,
закутанный во что-то коричневое, ждет конца отпущенной ему адской ночи. На
рассвете с ним будет кончено.
Гроза вновь набирает силу, сейчас новый ливень разлучит их, и Мария не
сможет больше, их видеть.
Но пока он делает это, и Мария делает то же самое, ее руки ложатся на
ее оставленные в одиночестве груди, потом руки бессильно падают, вцепляются
в балконные перила, и нечем ей занять их.
Когда они слились в один силуэт, неразделимый, хоть ослепни, она
подошла к самому краю балкона, теперь же она отступает назад, в коридор, где
новый порыв ветра уже ворвался в стеклянные колпаки керосиновых ламп. Нет,
она не может не видеть их, она этого не вынесет. Она их видит. Видит их тени
на той самой крыше. Их тела отрываются друг от друга. Ветер раздувает ее
юбку, и они смеются, озаренные вспышкой молнии. Тот же ветер, что забрался
под ее юбку, проносится над всем городком, налетая на коньки крыш. Еще две
минуты - и гроза разразится, обрушится на городок, опустошит улицы, балконы.
Он, должно быть, чуть отступил, прежде чем обнять ее снова, чтобы опять
увидеть ее впервые в сиянии счастья, обостренного этой им самим придуманной
болью: пусть она будет далека от него. Они не знают, они еще не подозревают,
что гроза разлучит их на эту ночь.
Надо ждать. И чем дольше ждешь, тем сильнее нетерпение, оно уже
достигло предела, и вот - наступает передышка. Рука Пьера на теле другой
женщины, шарит по всему ее телу. Другой рукой он крепко прижимает ее к своей
груди. Свершилось, это навсегда.
Вечер, половина одиннадцатого. Лето.
И еще немного времени проходит. Совсем стемнело, вот наконец и ночь. Но