"Маргерит Дюрас. Матрос с Гибралтара" - читать интересную книгу автора

оказалось таким долгим и освежающим, что я еще мог без труда выдерживать
пляжное солнце. Нет, мне не хочется сразу купаться. Она ушла и снова
принялась играть в мяч, который оставила, когда я появился. Она играла с
каким-то молодым человеком, то и дело кричала и смеялась, словом, из кожи
вон лезла, стараясь показать мне, как ей ужасно весело. Играла она скверно и
без конца оглядывалась в мою сторону. Я смотрел вдаль, прикрыв глаза, но все
равно отлично ее видел. И только когда она оборачивалась ко мне спиной,
решался бросить взгляд на яхту. Она сияла умопомрачительной белизной. На нее
невозможно было глядеть подолгу, она слепила, словно яркая вспышка света. И
все-таки я упорно не отводил от нее взгляда, пока глаза еще могли видеть и
она не расплывалась окончательно. Только тогда я закрывал их. И уносил ее с
собой во мрак. Она приводила меня в какое-то тяжелое оцепенение.
Тридцатишестиметровая, с двумя палубами. Этажные коридоры покрашены зеленой
краской. Оснастка для спокойных морей. Глядеть на нее было и вправду так
больно, что мне стало казаться, будто из глаз у меня потекли слезы. Но,
видно, я уже настолько отравился зрелищами своей прежней жизни, что даже
получал удовольствие от подобных ожогов. Время от времени по палубам ходили
какие-то люди. Они сновали взад-вперед между передней палубой и этажными
коридорами. На флагштоке не было никакого флага. Редко случается, чтобы его
вообще не поднимали. Может, это просто по небрежности? На борту красными
буквами было выведено название: "Гибралтар". Жаклин пробежала мимо,
оказавшись между нами и загородив ее от меня, но тут же вновь оставила меня
в покое. Ах, как же беспощадна была ее белизна! Неподвижная, прикованная
якорем к глубинам синего моря, она излучала спокойствие и надменность
одинокой скалы. Говорят, она живет там постоянно, круглый год. Но я никак не
мог разглядеть среди матросов ни одной женской фигуры.

Яхта теперь не отбрасывала в море никакой тени. Жара сделалась
невыносимой. Должно быть, близился полдень. Жаклин перестала играть в мяч,
крикнула, что больше не в силах, и нырнула в море. Тут я вспомнил про
обещание, данное себе на реке, но это было последний раз в моей жизни. Сразу
же после этого - солнце ли было тому виной? - я больше не думал о разговоре
с Жаклин, а только о том, как бы вернуться и выпить аперитив. Я выпью его,
думал я про себя, со стариком Эоло. И едва у меня возникла эта идея, она
показалась мне самой удачной из всех, что приходили в мою голову за все
последние годы. Я долго размышлял, какой именно аперитив подошел бы мне
сейчас больше всего, перебрал в голове все один за другим. Эти раздумья
поглотили меня безраздельно, целиком. В конце концов я стал колебаться между
мятным пастисом и коньяком с водой. Пастис представлялся мне наилучшим
напитком, какой под этаким солнцем уместно было бы опрокинуть себе в глотку.
Коньяк же с водой по сравнению с ним казался напитком скорее вечерним, я бы
даже сказал, ночным. К тому же только при солнечном свете можно хорошенько
рассмотреть, как зыбко, отливая всеми цветами радуги, колеблется молочная
белизна пастиса. Что и говорить, коньяк с водой тоже напиток что надо,
правда, вода все-таки портит вкус коньяка, а это всегда вызывает некоторое
сожаление. Зато уж с пастисом таких сожалений нет, его ведь вообще не пьют
без воды. Я угощу себя пастисом и выпью его за свое собственное здоровье. И
вот когда мысли мои были еще полностью поглощены им, этим самым пастисом,
мне в голову вдруг пришла довольно странная идея. Я подумал о медных ручках.
А почему бы мне не заняться на этом корабле чисткой всяких медных штуковин?