"Н.А.Дурова. Угол" - читать интересную книгу автора

крестьянина Федулова, а матерью - отпущенницу Матрену Вертлякову. Первые
обстоятельства влекут к ней сердце молодого графа; последние лишают его
возможности согласить это чувство с честью и своими обязанностями.
- Хоть бы слово поняла!.. Скажи просто.
- Графу нельзя быть любовником нашей дочери, ему надобно жениться на
ней, иначе она не может достаться ему; но на эту женитьбу никогда не
согласится мать его, которая высокое происхождение считает дороже богатства,
хотя б это богатство было в десять раз более моего. И так пойми все это, моя
добрая жена, и устрой так, чтоб Тревильский не появлялся у нас ни под каким
предлогом, тоже и в обществах постарайся устранять его от Фетиньи.
- Ну, теперь-таки понимаю: ты боишься, что будут дурно говорить о
Фетиньюшке? А что скажешь, если граф посватается за нее?
- Ничего не скажу, потому что этого никогда не будет. Не посватается
Тревильский за нашу дочь, могу тебя в этом уверить.
- Женится, хотела я сказать, посвататься нельзя, он не смеет женится на
Фетиньюшке. Что тогда?
- Что тогда, Матрена? - сказал купец, вставая. - Тогда вот тебе мое
честное купеческое слово и вот свидетель Спас Нерукотворенный, что я прогоню
тебя и на дорогу больно побью - в первый раз в жизни побью и, разумеется, в
последний, потому что во всю остальную жизнь нашу мы уже никогда с тобою не
сойдемся. Теперь подумай же об этом обещании и постарайся, чтоб Тревильский
не женился на нашей дочери!..
Федулов допил двадцатую чашку чаю и ушел в контору отдохнуть до того
времени, как надобно будет ехать на званый вечер к Викулу Терентьевичу.

Слово "побью" было так несообразно, в такой противоположности с местом,
видом и обстоятельствами, при которых было сказано, что посторонний
свидетель, если б он мог тут случиться, расхохотался б от души. Прекрасная,
богато убранная комната, накуренная благовониями, вазы с цветами, атласный
диван, на нем, небрежно облокотясь, сидит женщина в прелестном роскошном
пеньюаре, волосы ее по-домашнему подобраны и приколоты просто на голове
бриллиантовым гребнем, и этой-то женщине, так величаво сидящей на ее диване,
окруженной стольким богатством, такою изящною роскошью, говорят, что ее
побьют. Нельзя опомниться после этого. И точно Федулова долго сидела в
раздумье; чашка чая осталась недопитою, правда, что, вопреки тону высшего
круга, она была пятнадцатая, но все-таки Матрена Филипповна не допила ее,
потому что была ужасно ошеломлена словом, до сего времени никогда ею не
слышанным от своего сожителя.
"Осердился же он!.. Вот несчастный день выбрался! Давеча должна была
слышать о проклятом угле, сердце у меня так и замерло от этого слова; а
теперь тоже не легче: "побью"! Вот что повернулся язык его выговорить! Ну,
пусть бы уж "прогоню"! Это еще не так прискорбно; это водится у знатных.
Прогоню, значит, разойдусь с тобою! А то: "побью"! Точно простой мужик
говорит работнице, безбожник, безбожник!.." Матрена Филипповна отерла слезы
и пошла одеваться на званый вечер, она уселась против своего дорогого
туалета, и несмотря на то, что слово угол заставляло ее вздыхать, а от
другого слова: побью - щемило ее сердце, она оделась блистательно и по
последней моде.
Через два часа Федуловы отправились в гости, и через четверть часа по
их отъезде резвая Маша, горничная девка Фетиньи, с хохотом рассказывала в