"Н.А.Дурова. Угол" - читать интересную книгу автора

испугом увидела, какую великую, неожиданную, а всего более нежеланную
перемену произвело путешествие в ее дочери: рост княжны сделался просто
страшен; ее можно было б показывать как чудо; полноту же ее без церемонии
позволялось бы назвать толстотою, если б она не скрадывалась несколько ее
огромным ростом, при нем только она казалась сносною, но не более, однако ж,
как сносною. Лицо молодой девицы, прежде бледное, желтоватое, худое, но со
всем тем довольно приятное, теперь сделалось кругло как месяц, бело как
молоко, гладко как мрамор, цвело самым смелым здоровьем, кожа на нем
светилась как под лаком и ко всему этому во всех чертах ни искры чувства, ни
тени ума! Это была колоссальная статуя, прекрасно отработанная; большие
голубые глаза, красиво оправленные, не выражали никакой мысли; казалось, что
это фарфор разрисованный; уста ее, румяные и хорошей формы, улыбались всегда
очень бессмысленно, и, сверх того, улыбка эта придавала еще какую-то
противность лицу ее, и это было единственное изменение, какое делалось в ее
совершенно неподвижной физиономии.
Молодой Тревильский хотя и не знал еще ничего о том богатом приращении
в вышину и ширину, какое получила его нареченная невеста, малютка
Целестиночка, от благословенного климата теплых стран, начал, однако ж,
почему-то чувствовать смертельное нехотение сделаться ее мужем. Не раз уже
приходило ему на мысль, что он слишком скоро и безусловно покорился воле
матери в важнейшем случае своей жизни. Его видимо беспокоил и приводил в
замешательство всякий разговор о княжне Орделинской, ее скором возвращении,
свадебных приготовлениях и бесчисленных планах в отношении к их общей
будущности, обо всем этом графиня толковала с наслаждением, часа по два
сряду, не замечая, что сын ее в это время отирал холодный пот с лица и
мысленно призывал на помощь все препятствия и затруднения, какие только
существуют в мире, чтоб расстроить союз, который он начал считать гробом
своего счастья. Судя по этим чувствам, можно угадать, чего стоило графу
исполнить приказание своей матери оставаться близ княгини Орделипской до
самого конца гулянья и слушать, улыбаясь радостно, нескончаемый разговор о
малютке Целестиночке.
Но вот наступила пора разъезжаться. Экипажи пустились в разные стороны,
карет от часу становилось менее, и, наконец, молодой граф вздохнул
свободнее, услышав, что старая Орделинская, пожелав ему доброго вечера,
приказала кучеру ехать домой.
Как птица, вырвавшаяся на волю, полетел Тревильский мимо остающихся еще
экипажей в надежде увидеть в ряду их карету Федуловой; но как лучший тон
оставил уже место гулянья, то что ж могло удержать там Федулову? Что она
будет делать между теми, которым гулянье в такую диковину, что они как можно
позже с ним расстаются? Нет, наперекор всему Федулова постоянно копирует
поступки людей высшего тона; она приезжает и уезжает в условное время,
никогда, ни одною минутою не продолжит своего визита долее, нежели позволяет
приличие; одета всегда богато, со вкусом, с изяществом даже; она дорого
платит, чтоб быть так одетой, потому что у нее самой вкус только ее
природный, и если б она последовала ему, то вместо эфирных газов, тонких,
как паутина, кружев прелестных цветов она охотно бы надела парчу, которую
нельзя согнуть, как будто она выкована, а не соткана; на шею повязала б
сорок ниток жемчуга; на голову платок, такой, от которого блистало б, как от
солнца, и, облеченная во всю эту лепоту, любовалась бы ею пред старинным
туалетом столько же, сколько и своею роскошною толщиною, которую теперь она,