"Фридрих Дюренматт. Поручение, или О наблюдении за наблюдающим за наблюдателями" - читать интересную книгу автора

значит весь этот вздор, а ночь, почти до самого рассвета, проведя за
изучением дневника и записей, Ф. после непродолжительного сна, не вставая с
постели, позвонила в бюро путешествий и заказала билеты на авиарейс в М.,
после чего поехала в город, где купила бульварную газетенку, на первой
странице которой были помещены фотоснимки погибшей и необычного погребения,
и раньше чем отправиться по адресу, обнаруженному в дневнике, заглянула в
итальянский ресторанчик, где имела обыкновение завтракать, устроилась за
столиком логика Д., чьи лекции в университете посещали всего два-три
студента, - остроумного чудака, про которого никто не мог сказать, то ли он
и вправду совершенно беспомощен в этой жизни, то ли просто делает вид, и
который всякому, кто оказывался за одним с ним столиком в вечно до отказа
заполненном ресторане, пускался объяснять свои логические задачи, притом до
того путано и вместе с тем обстоятельно, что никто не мог понять, о чем,
собственно, речь, в том числе и Ф., которая тем не менее испытывала к нему
симпатию, с удовольствием слушала его и часто посвящала в свои планы,
сделала это и теперь, рассказав о странном поручении психиатра и безо всякой
задней мысли заговорив о дневнике его жены - так сильно ее все еще занимала
та убористо исписанная тетрадь, ведь она призналась, что ей еще не
доводилось читать подобного описания человека: Тина фон Ламберт изобразила
своего мужа чудовищем, образ этот, однако, возникал не сразу, сначала она
как бы снимала один слой за другим, затем как бы рассматривала его под
микроскопом, все увеличивая изображение, все усиливая яркость, целыми
страницами описывая, как он ест, как ковыряется в зубах, как чешется, как
чавкает, как морщится, кашляет, чихает и всякое прочее - движения, жесты,
подергивания, - словом, характерные особенности, в той или иной мере
присущие каждому человеку, но у Тины это подано таким образом, что теперь
ее, Ф., при одной только мысли о еде воротит с души, и если-де она до сих
пор даже не притронулась к своему завтраку, то только потому, что ей
невольно представляется, как, вероятно, омерзительно это выглядит со
стороны, есть эстетично вообще невозможно, читая этот дневник, она,
казалось, наблюдала, как некое, исключительно из одних наблюдений сотканное
облако, постепенно, мало-помалу сжимаясь, превращается в конце концов в
комок, насквозь пропитанный ненавистью и отвращением, ей кажется, будто она
прочла сценарий по документированному описанию вообще человека, всякий
человек, сними его таким образом, предстанет копией фон Ламберта, каким его
описала жена, вследствие такого безжалостного наблюдения стираются все
приметы индивидуальности, ей же психиатр показался совсем иным, он вроде бы
фанатично предан своей профессии, хотя начинает подозревать, что она не
панацея, в нем, как во многих ученых, есть что-то очень детское и
беспомощное, он-то думал, что любит жену и все еще так думает, но ведь - в
сущности! - как легко вообразить себе, будто кого-то любишь, тогда как на
самом деле любишь лишь одного себя, театрализованные похороны посеяли в ней
сомнения, очень может быть, что они лишь маскируют его ущемленную гордыню,
что же до поручения относительно расследования обстоятельств, приведших к
гибели жены, то он, пусть и неосознанно, пытается прежде всего поставить
памятник самому себе, если дневник Тины грешит преувеличением, намеренным
натурализмом, то записи фон Ламберта - чрезмерной отвлеченностью, в их
основе лежит не наблюдение, а абстрагирование от человека, депрессия
определяется как психосоматическое явление, вызываемое осознанием
бессмысленности бытия, присущей бытию как таковому, смысл бытия-де - это