"Фридрих Дюрренматт. Город (1947, Перевод с нем.В.Сеферьянца)" - читать интересную книгу автора

скрытно и в таком мраке, куда никто из нас не решился бы заглянуть. Никто не
голодал, в городе не было ни богатых, ни бедных, у всех была работа, но мне
ни разу не довелось услышать, как смеются дети. Город принял меня в свои
молчаливые объятия, на его каменном лице темнели пустые глазницы. Ни разу не
удалось мне прорваться сквозь завесу нависшей над городом тьмы, напоминавшей
о сумеречном будущем человечества. Жизнь моя была лишена смысла, ибо город
отвергал все, в чем не имел насущной нужды, потому что презирал излишества.
Он неподвижно застыл на клочке земли, омываемой зеленоватыми водами реки,
которая неутомимо пробивалась сквозь его пустынные кварталы и только иногда,
по весне, грозно вздувалась, чтобы затопить стоявшие вдоль берегов дома.

Мы можем заглянуть в зеркало мучений, лишь когда действуем в
соответствии со своей натурой. Нам постоянно нужны надежные убежища, куда
можно было бы спрятаться, хотя бы для сна; но и их могут отобрать у нас в
самых глубоких подземельях действительности. Таким прибежищем стала для меня
моя комната, ей я многим обязан, в ней я всегда прятался от жизни города.
Находилась она по ту сторону реки, в восточном предместье, которое не
входило в черту города. Там селились приезжие, которые не общались друг с
другом, чтобы не привлекать внимания властей. Многие из них вдруг исчезали,
и мы не знали, что с ними произошло. Некоторые утверждали, что эти люди были
отправлены властями в большую тюрьму, но я ни разу не получил подтверждения
этим слухам, да никто и не знал, где эта тюрьма находится. Моя комната была
расположена под самой крышей многоквартирного дома, как две капли воды
похожего на все другие дома предместья.
Высокие стены были наполовину скошены, две ниши, выходившие на север и
на восток, служили окнами. У западной стены, широкой и наклонной, стояла
кровать, рядом с печкой примостилась кухонная плита, из мебели в комнате
были два стула и стол. На стенах я рисовал картины, не очень большие, но со
временем ими покрылись и стены, и потолок. Даже дымоход, проходивший через
комнату, со всех сторон был изрисован фигурками. Я изображал сцены из
смутных времен, особенно великие события истории человечества. Когда для
новых картин уже не осталось места, я принялся переделывать и улучшать то,
что было написано раньше. Случалось, в припадке слепой ярости я соскабливал
со стены картину, чтобы тут же написать ее заново - унылое занятие в
тоскливые часы одиночества. На столе лежала стопка бумаги, и я исписывал
лист за листом, сочиняя по большей части бессмысленные памфлеты против
города. Тут же стоял и бронзовый подсвечник, найденный на свалке, в котором
всегда горела свеча, так как в комнате даже средь бела дня царил полумрак.
Мне никогда не приходило в голову исследовать дом, в котором я жил. Снаружи
он казался совсем новым, но внутри был старый, вконец обветшалый, с
лестницами, которые вели куда-то в темные провалы. Я ни разу не видел в нем
людей, хотя на дверях были написаны имена жильцов, среди них и фамилия
чиновника городской администрации. Лишь однажды я осмелился нажать на
дверную ручку, дверь оказалась незапертой, я заглянул в коридор, по обеим
сторонам которого тоже были двери. Мне почудилось, что откуда-то доносятся
приглушенные голоса, поэтому я осторожно прикрыл входную дверь и вернулся в
свою комнату. Дом, видимо, принадлежал городу, потому что у меня часто
появлялись служащие администрации. Они никогда не требовали квартплаты,
будто не сомневались, что у меня за душой ни гроша. Это были люди с
вкрадчивыми манерами, в странных меховых шапках и высоких сапогах, но никто