"Фридрих Дюрренматт. Из записок охранника (1980)" - читать интересную книгу автора

широкой и наклонной, стояла кровать, рядом с печкой примостилась кухонная
плита, из мебели в комнате были два стула и стол. На стенах я рисовал
картины, не очень большие, но со временем ими покрылись и стены и потолок.
Даже дымоход, проходивший через комнату, со всех сторон был изрисован
фигурками. Я изображал сцены из смутных времен, особенно приключения своей
бурной жизни, вуйны, в которых принимал участие на стороне борцов за
свободу; отобразил и мощные атомные атаки. Когда для новых картин уже не
осталось места, я принялся переделывать и улучшать то, что было написано
раньше. Случалось, в припадке слепой ярости я соскабливал со стены картину,
чтобы тут же написать ее заново, - унылое занятие в тоскливые часы
одиночества. На столе лежала стопка бумаги, и я исписывал лист за листом,
сочиняя по большей части бессмысленные памфлеты против города. Тут же стоял
и бронзовый подсвечник, в котором всегда горела свеча, так как в комнате
даже средь бела дня царил полумрак. Мне никогда не приходило в голову
исследовать дом, в котором я жил. Снаружи он казался совсем новым, но внутри
был старый, вконец обветшалый, с лестницами, которые вели куда-то в темные
провалы. Я ни разу не видел в нем людей, хотя на дверях были написаны имена
жильцов, среди них и фамилия чиновника городской администрации. Лишь однажды
я осмелился нажать на дверную ручку, дверь оказалась незапертой, я заглянул
в коридор, по обеим сторонам которого тоже были двери. Мне почудилось, что
откуда-то доносятся приглушенные голоса, поэтому осторожно я прикрыл входную
дверь и вернулся в свою комнату. Дом, видимо, принадлежал городу, потому что
у меня часто появлялись служащие администрации. Они никогда не требовали
квартплаты, будто не сомневались, что у меня за душой ни гроша. Это были
люди с вкрадчивыми манерами, нередко с ними приходили и женщины, просто
одетые, в плащах, но никто из них не появился дважды. Они заводили речь о
ветхости дома и о том, что город давно бы его снес, если бы не крайняя нужда
в жилье из-за растущего числа чужаков. Время от времени ко мне являлись
какие-то личности в белых плащах, со свернутыми в трубочку бумагами под
мышкой и часами, ни слова не говоря, измеряли мою комнату и что-то
записывали, рисовали острыми перьями в своих чертежах. Я, однако, не могу
упрекнуть их в навязчивости, да они ни разу и не спросили меня, откуда я
взялся. Я относился к ним с презрением и даже не пытался прятать от них свои
записки, свои памфлеты. Они приходили только ко мне и никогда не заглядывали
к другим жильцам, я видел из окна, как они поднимались ко мне в комнату и
сразу же выходили из дома, закончив у меня свою работу.
Научившись презирать людей, я начал их ненавидеть. Они были замкнуты,
себе на уме, как и город, где они жили. Лишь изредка удавалось завязать с
ними короткий, торопливый разговор о вещах, меня не интересовавших, но и в
этом случае они вели себя уклончиво. Проникнуть в их дома было делом
совершенно безнадежным. Но я только тогда перестал охотиться за их тайнами,
когда узнал, что никаких тайн у них нет. Миллионы жителей города, у которых
не было никаких идеалов, позволяли загонять себя в дымящие фабрики, на
унылые предприятия, в бесконечные ряды конторских столов. Ничто не украшало
и не облагораживало их облика. Город открывался моему взору в своей
неприкрытой наготе. Стоя в обеденные часы на огромной площади, я наблюдал,
как волнами накатывали толпы рабочих, проезжали мимо косяки велосипедистов,
проходили переполненные вагоны трамваев и покрытые ржавчиной автобусы, с
которых клочьями свисала облупившаяся краска. Черные провалы метро через
равномерные промежутки выплевывали толпы пассажиров. Собственных машин не