"Елизавета Дворецкая. Дракон Битвы ("Лань в чаще" #2)" - читать интересную книгу автора

кожей, с золотыми браслетами на обеих руках, с его завораживающей легкостью
и силой движений, так что даже сражение выглядело танцем, - видя все это,
Эгвальд не мог отделаться от впечатления, что уже начался священный праздник
и ему тут предназначена участь жертвы. Казалось, их поединок - не более чем
обряд, и тупой меч на самом деле у него, а его соперник, то ли дух, то ли
божество, играет с ним, выбирает миг, чтобы нанести единственный верный
удар. И он, почетный пленник, упадет, обливая Поминальный Дракон кровью
жертвы, а все закричат и будут танцевать вокруг его тела священные
заклинающие танцы... Видения теснились и сбивали с толку, голова кружилась,
Эгвальд почти не отдавал себе отчета в своих движениях, и спасала его только
привычка к оружию, не такая живая и прочная, как у Торварда, но все же
вполне закрепленная многолетними упражнениями.
И люди вокруг площадки молчали, хотя обычно поединки сопровождаются
шумным переживанием зрителей. Не только хирдманы, но и Хумре рыбак,
прибежавший сюда прямо с мокрым ножом, которым чистил на берегу утренний
улов, видел, что Торвард конунг бьется в четверть своих возможностей, и
преимущество его было настолько очевидно, что самому Торварду очень быстро
стало стыдно. Он тоже думал, что сидящий в сарае Эгвальд сохранил все-таки
больше сил, тем более что упражняться там с собственными хирдманами ему ведь
никто не мешал! По крайней мере, сам Торвард в таких условиях только этим бы
и занимался. Но похоже, что сын Хеймира предпочитал мечтать о мести, вместо
того чтобы готовиться к ней!
Это было нечестно. Решительно все, на что падал его взгляд - от
Поминального Дракона до фру Сэлы с ее сынишкой, сама земля под ногами,
неровная линия дальних гор на другом берегу фьорда, - все было частью его и
давало ему опору, точно тысячи корней. Эта поляна, на которой его предки
веками приносили жертвы, словно держала его на ладони и вливала в его жилы
жар всей той жертвенной крови, что священный камень впитывал в себя со
времен конунга Торгъерда. На них смотрела сотня людей, и он каждого знал по
имени.
А Эгвальд не знал здесь никого, и для него эта плотная толпа была все
равно что деревья в чужом лесу. Полное одиночество лишало Эгвальда последних
сил; истомленный раной и отчаянием, озлобленный, он казался бледным и
бесплотным, как случайный блик лунного света на сером камне. И ему
Поминальный Дракон внушал такие видения, что на лице его появлялось
выражение неосознанного и неодолимого ужаса, какого Торвард не видел у
Эгвальда даже в той злосчастной битве. И Торварду было стыдно за неравенство
этого поединка, которым он хотел оправдаться, а вместо этого углублял свою
вину. Он всегда любил покрасоваться своей силой и ловкостью, как перед
своими, так и перед чужими, но сейчас это было нечестно! С тем же успехом он
мог бы биться с женщиной или ребенком.
Надо было заканчивать. Он просто отводил своим тупым клинком остро
отточенный меч Эгвальда, просто предупреждал его выпады и легко уклонялся,
даже не задумываясь, потому что сам-то не сидел без упражнений ни единого
дня. По привычке ему хотелось давать противнику советы, как он делал, если
бился с кем-то из своих молодых и менее опытных хирдманов. Он уже не раз
пропускал отличные случаи нанести тот "смертельный" удар, который был
оговорен в условии поединка, но все тянул, давал противнику больше времени,
чтобы прийти в себя. Но Эгвальд быстро выдыхался, и время работало не на
него.