"Марина и Сергей Дяченко. Эмма и сфинкс" - читать интересную книгу автора

обедала бутербродами и чаем из термоса. Поролоновый панцирь Черепашки скоро
пропах потом, его приходилось сбрызгивать духами. Девочки-соседки по
гримерке звали Эмму не иначе как Ниндзя. Перед третьим спектаклем она опять
надевала кирасу и шлем: "Здравствуйте, дети! Вы хотите пройти в сказочное
королевство? Я - стражник у ворот!" Отыграв в третий раз, она долго лежала
на диване, не переодеваясь, а только отстегнув панцирь. Иногда - через два
дня на третий - у нее бывал и вечерний спектакль. Правда, в нем она была
занята совсем мало. В спектакле для старших школьников "Шли солдаты" она
играла девушку, которую убили в самом начале войны, в начале первого
действия. Тем не менее - согласно изощренной задумке постановщика - все
убитые по ходу действия герои не уходили со сцены, а помещались на первом
плане, на "скамейке мертвых", и там сидели, глядя в зал, воплощая таким
образом некую режиссерскую идею.
Эмма сидела. Час, потом антракт, когда можно выпить чаю и согреть ноги,
а потом второе действие - сорок минут. Никогда прежде - а она играла эту
маленькую роль уже два года - время на "скамейке мертвых" не было для нее
тягостным или потерянным. Она слушала "живых" партнеров, проживала свою -
убитой девушки - судьбу, печально смотрела поверх голов, не замечая ни
сквозняков, ни боли в спине, ни "дырок" в спектакле. Теперь - может быть,
виновата усталость? - минуты безропотного сидения лицом к залу превратились
в часы. Эмма не могла думать о роли. Не могла сосредоточиться. В ушах
звенела "Плясовая" из дневной сказки; тесная гимнастерка мокла под руками, а
ноги в больших кирзачах мерзли, и ледяной сквозняк, завсегдатай сцены, лизал
разгоряченную спину, обещая в будущем боль и болезнь.
- Зачем я здесь, - думала Эмма.
Ее товарищи по несчастью, партнеры, убитые позже, думали примерно то же
самое. Впрочем, они, в отличие от Эммы, бунтовали против
"некроромантической" режиссерской находки с самого начала репетиций.
Чтобы отвлечься, Эмма принималась вспоминать стихи - серьезные,
патетические, чтобы сохранить нужное выражение на лице. Вместо этого
вспоминались театральные байки, и не раз и не два улыбка, глупая и смешная,
пыталась развести ее губы к ушам, и чем сильнее Эмма напрягала мышцы,
пытаясь сдержать ее, тем нахальнее из груди лезло хихиканье, и даже
"мертвые" партнеры косились на нее с удивлением.
Тогда она начинала думать о другом... о печальном, чтобы прогнать
улыбку. Думала о своей маленькой квартирке, об одиночестве. О том, что ей
тридцать пять, она играет мертвецов и черепашек и больше ничего никогда не
сыграет...
Тогда ее лицо делалось серьезным и печальным, сообразно моменту. Вместо
веселости приходила тоска, от которой хотелось все бросить, дождаться
затемнения и уползти за кулисы...
Однажды в антракте "Солдат" Эмма не выдержала и подошла к помрежу:
- Не могу сидеть второе действие. Простыла. Умираю. Можно домой пойду?
Помреж знал Эмму десять лет. Глаза его слегка округлились:
- То есть? В первом действии сидела убитая Анна, во втором - смоталась?
- У меня елка, - сказала Эмма. - Я в одном составе, потому что Катька
на гастролях. Если я возьму больничный, кто будет играть?
- Как - больничный? - растерянно спросил помреж. - Какой-такой
больничный? Кто будет елки играть? Ну, Эмма, не ожидал от тебя такой
подляны...