"Феликс Дымов. Расскажи мне про Стешиху, папа..." - читать интересную книгу автора

результаты часто важнее искомых. И все-таки самое страшное - холодное
равнодушие и азарт, когда человек со спокойной душой режет и шьет по
живому, любопытствуя, что получится... Этакая современная биоалхимия на
уровне просвещенного ведовства. Впрочем, слова, которые я для него
приготовил, остались во мне: он их все равно не поймет и не примет. Чтобы
понять, Олег должен впустить обыкновенное человеческое счастье в свой
тщательно отделанный грот. Счастье - даже ценой разбросанных по комнатам
игрушек, сверзившейся с буфета корейской вазы и бесстыдно торчащих на
батарее детских штаников...
- Я пойму, Олег, и даже прощу, - волнуясь, сказал я, - если ты построил
свою трехголовую образину ради сказки. Сознайся, тебе хотелось, чтоб у
моей Алены и у других ребятишек резвились в клетках ручные дракончики?
Правда? Совсем крохотные и безобидные Змеи Горынычи, да? Ну, скажи, что ты
вспомнил о чуде?
- Фу, какая пошлость! - рассердился Олег. - Мы все помешались на чуде, от
жажды чуда, в угоду чуду! Ты мне смешон, идеалист несчастный!
Вдруг в зеркале, при мерцающем свете приборной панели, я заметил какое-то
движение на заднем сиденье. Сова лежала на спине, с безжизненно
разбросанными крыльями и полусогнуто приподнятой вверх когтистой лапой.
Вот она подтянула крыло, стала опускать лапу... И на сиденье, повторяя
общий контур ее позы, оказалась девочка лет двенадцати, в ладном ситцевом
сарафанчике, в блестящих туфельках и странной формы мотоциклетных очках.
Девочка, как прежде сова, тоже лежала на спине, разбросавшись, неудобно
подогнув тонкую девчоночью ногу. Проследив мой взгляд, девочка
выпрямилась, быстро прикрыла рукой исцарапанную коленку, обтянула сарафан.
Я успел уловить момент, когда сова, бледнея, еще просвечивала сквозь не
сразу сгустившееся человеческое тело: обе фигурки - девчонки и птицы -
целый миг существовали вместе, будто на испорченной фотографии с дважды
экспонированным изображением.
Я резко нажал тормоз, ударился грудью о руль, но зеркало бесстрастно
отражало сидящую в машине незнакомую девочку.
- Сколько времени? - деловито спросила она.
Я автоматически взглянул на часы, успел перехватить отчаянное изумление в
глазах Олега, даже мысленно поправил: "Надо говорить "который час?". И
ответил:
- Четверть второго.
- Ух ты! Бабка Стешиха убьет меня за опоздание! Она отперла дверцу, вышла,
подняла голову к звездам, сделала шаг к обочине.
- Постой, какая Стешиха? Куда ты? - закричал я, выскакивая следом.
- Некогда мне. Потом. Я тут близко! - возразила девчонка.
- Ничего не понимаю. Да кто же ты, в конце концов? Она немного вернулась:
- Не время объяснять, успеется. Ты в следующий раз убирай свет. Очень
больно.
Она подпрыгнула, раскинула руки, сжалась. И, мгновенно уменьшившись,
взлетела в ночное небо совой. Это было чудо полета. Сова парила по кругу -
на недвижных крыльях, в легчайшей кольчужке удивительного оперения,
беззвучно и точно вписанная в ночь подобно Духу Воздуха.
- Не бойся, я приду! - донеслось из темноты.
Сзади бабахнуло.
Я обернулся, прыгнул, успел пригнуть ружье к земле до того, как прогремел