"Феликс Дымов. Полторы сосульки (Сборник)" - читать интересную книгу автора

заглатывал целиком лягушат и полеживал потом, изогнувшись в черный знак
бесконечности
Но вот я заметил, что Ромка тоже перестал спать. Целые дни над свитым
в кольцо телом торчала Ромкина голова, уставив в нас пристальный змеиный
взгляд. Про день я уже не говорю. В любое время ночи можно было включить
лампу - и уколоться о две блестящие бусины - две холодные засасывающие
бездны.
Я чувствовал, что Лида нервничает по-прежнему. Да и сам понимал: долго
так продолжаться не может. Однажды она схватила меня за руку:
- Убери его. Куда хочешь девай. Он меня ненавидит!
- Кто?
- Сам знаешь. Он возненавидел меня за то, что его посадили в клетку.
Эта ненависть давит и обволакивает меня. Я ощущаю ее каждой клеточкой тела
- от волос до ногтей на ногах. Убирай куда хочешь!
- Глупенькая, что ты выдумываешь?
- Нет, нет! Ты посмотри, как он смотрит. Он убьет меня одним этим
взглядом. Я боюсь. Мне страшно спать на этом диване, под этим взглядом, под
этой иконой. Прошу тебя: сделай что-нибудь. Унеси его. Он все равно меня
подкараулит, а если это случится, если он только дотронется - я умру от
одного его прикосновения!
Это был абсурд. Бред. Мистика. Чернокнижие, в конце концов. Но абсурд
последовательный. И правдивый. Разумом я сознавал, что такого быть не
может. Но где-то в подсознании, в неподчиненном контролю уголке мозга
нарастало крошечное сомнение и немыслимыми путями, какими-то зигзагами
самовнушения пробивалось в сознание, отравляя и запутывая всю реальность
происходящего. Собственно, если наши газеты всерьез могли рассуждать о
любви кобры к пограничнику (помните, всю печать обошли эти смешные
статьи?), то почему у другого пресмыкающегося - ужа - не могло возникнуть
противоположного чувства к человеку - ненависти? Сердцем, вполне
по-человечески, я где-то даже оправдывал это существо.
Ситуация! Всю жизнь я свято верил в естественное. И тем больше, чем
больше оно оспаривалось искусством, религией или оккультизмом. Я млел от
сладких ужасов, зачитываясь чудовищными вымыслами Орасио Кирога.
Отмахивался от необоснованных претензий на всезнание христиан. Наслаждался
феериями Блаватской и Крыжановской, презирая их за убогую мотивировку
явлений, за фанатическое невежество, за божественную экзальтацию. И никогда
не пасовал перед их "эзотерическими тайнами", понимая всю эфемерность
воздействия их произведений на мою психику. Оккультисты затрагивали
глубоко, но ненадолго. Да и в эти короткие периоды сопереживания я не
смешивал их вымыслов с окружающим меня реальным миром. Выдумки оставались в
книжке. А мир сохранял свою твердость, доступность, объяснимость,
поддавался эксперименту, всегда одинаково отзывался на одни и те же
действия.
По натуре я готов допустить самое невероятное и сверхфантастическое
событие - лишь бы для него нашлось материалистическое толкование. А тут
впервые столкнулся с вещью, которая этого самого толкования не имела. И
пока разум мой твердил, что "этого не может быть, потому что не может быть
никогда", вся эмоциональная половина моей души восставала против него, и я
ничего не мог поделать с собственным дуализмом.
Я дождался, пока Лида куда-то ушла, и открыл клетку.