"Борис Дышленко. Созвездие близнецов (Окончание следует)" - читать интересную книгу автора

У стенки набережной покачивались буксиры. И буксиры терлись о стенку,
скрипели, кадили черным дымом из труб и гудели. Отвернувшись от них, стоял
черный Крузенштерн, поблескивая мокрым чугуном, а Нева была серой и
холодной. Мрачные прохожие поглядывали иногда из-под тяжелой разбухшей шляпы
на желтые окна.
Иногда дождь переставал, и тогда подмораживало. По вечерам на
трамвайных остановках вспыхивали огоньки. Сигареты не грели озябшие руки.
Мужчины с широкими хмурыми лицами прыгали на подножку, и трамвай грохоча
уносился в осеннюю слякоть, в дождь, в бурю и в темноту.
По Тринадцатой линии с холостым лицом проходила ненормальная девка в
красном пальто, и казалось, что никогда не начнется зима.


Часть I

1


Но зима началась и сразу ударила в окна ветром, сначала без снега, но
утром, когда захлопали двери парадных, на улице Гоголя и на Коломенской, в
Свечном переулке и в Кустарном, и во всех, без исключения, переулках, на
улочках, улицах, даже проспектах лежал свежий и легкий первый снег. И
канавки, каналы, речки, речонки, речушки - все стало. Нева превратилась в
громадную белую площадь, и граненой изумрудной табакеркой сверкала далекая
Кунсткамера на том берегу.
На том берегу, на Васильевском острове, на углу Тринадцатой линии и
набережной в трехэтажном доме с колоннами, но не в самом доме с колоннами, а
в двухэтажном каменном флигеле, прежде служившим конюшней какому-то графу
или даже, может быть, князю, жившему в доме, в бывшей роскошной конюшне,
теперь перестроенной под жилые помещения, а именно, под две коммунальные
квартиры: одна наверху и другая внизу; в той, что внизу, в одной из четырех
комнат жил Коля. Для кого Коля, а для кого Николай Николаевич, хотя его
соседи иногда и сбивались на Колю (так, за глаза).
За глаза говорил о нем сосед, Иван Соломонович Гудзеватый: "Коля? - и
прибавлял с в общем-то незлобной насмешкой: - Николай Николаевич?.. Тоже -
художник! Вот один мой знакомый художник, Скопцов... Зарабатывает... Ну,
сколько б вы думали? Триста-четыреста в месяц! Нет, я понимаю: искусство...
талант... У Коли талант, но материально?.." О, это слово материально! Сам
Иван Соломонович зарабатывал не триста, не четыреста в месяц, как его друг,
но тоже неплохо: стодвадцать. Не сто и двадцать, а цельное неделимое слово
стодвадцать, как сам Иван Соломонович любил объяснять, а он вообще любил
объяснять. К тому же и прогрессивка, там же и премиальные. Хватало, чтобы не
жаловаться. И Иван Соломонович не жаловался: ходил в филармонию по
абонементам, одевался по моде - в общем, жил хоть и духовно, но материально.
Иногда к нему приходили весьма интересные дамы, хоть было под пятьдесят.
Соседки о нем говорили: "Ничего не поделаешь. Жена изменила. Несчастный
человек". Между нами, Иван Соломонович никогда жены не имел. Имел оклад в
стодвадцать рублей, имел комнату в общей квартире и мечту переселиться со
временем в отдельную квартиру, желательно в новом районе. Но сам был красив.
Черные волосы с благородной сединой, полное, бледное, усталое лицо с синим