"Георг Мориц Эберс. Homo sum" - читать интересную книгу автора

потому что ему было лестно хвастаться молодой, красивой женой.
Конечно, Сирона не была лишена некоторой страсти нравиться, но
благодаря строгому отцу и как наставница младших братьев и сестер рано
научилась безошибочно отличать хорошее от дурного, чистое от нечистого и
вскоре заметила, что радости столицы, показавшиеся ей вначале такими
пестрыми, яркими и упоительно-благоухающими цветами, росли на отвратительных
болотах.
Что было прекрасно, привлекательно, своеобразно, на то она вначале
смотрела с наслаждением; а муж ее находил удовольствие только в том, что
казалось ей пошлым, презрительным и противным.
Он наблюдал зорко за каждым взглядом ее, а сам только и указывал ей на
то, что оскорбляет взор чистой женщины.
И вот удовольствие сделалось для нее мучением, ибо противным покажется
и самое сладкое вино, если прикоснутся к нему Нечистые губы.
После каждого пира или зрелища Фебиций осыпал жену позорными упреками,
а когда она, возмущенная таким обращением, наконец стала отказываться
выходить из дому, он начал заставлять ее ходить с ним каждый раз, когда того
желал легат Квинтилл, его начальник, присылавший ей ежедневно цветы и
подарки.
Сирона все еще терпела мужа, старалась его извинять, обвиняла саму себя
во многом, что ей приходилось сносить. Но вот через десять месяцев после
своего прибытия в Рим Фебиций позволил себе с нею нечто, - нечто такое, что
стало железной стеною между ним и ею. А так как Фебиций, надеявшийся этим
достигнуть производства, был, напротив, отправлен, точно в ссылку, в
отдаленный оазис и разжалован в центурионы ничтожной манипулы, то он начал
умышленно мучить жену, между тем как она пыталась защищаться ледяной
холодностью. Наконец дошло до того, что этот человек, к которому она уже не
чувствовала ничего, кроме презрения, портил ей жизнь ни более и ни менее,
как какая-нибудь телесная боль, которую больной осужден терпеть до смерти.
В его присутствии она была молчалива, упряма и холодна, но как только
он уходил, в ней пробуждалась к новой жизни ее задушевная доброта и детская
веселость, и проявлялась роскошнейшим расцветом в доме сенатора и посреди
детей, которые отвечали любовью на ее любовь.
Фебиций принадлежал к поклонникам Митры, в служении которому он часто
постился до изнеможения и часто напивался на празднествах до беспамятства.
И здесь на Синае он устроил грот для празднеств Митры, собрал вокруг
себя группу единоверцев, и если он пропадал по целым дням и ночам, чтобы
затем возвращаться домой бледнее обыкновенного, то она уже знала, где он
был.
Теперь живее обыкновенного возник перед ее взором образ этого человека
с глазами то сонными, то сверкающими в пылу гнева, и она спрашивала себя,
как она могла согласиться стать его женой. Грудь ее порывисто дышала, когда
она припомнила, как он опозорил ее в Риме, и ее маленькие ручки сжались в
кулаки.
Вдруг собачка вскочила с ее коленей на подоконник и залаяла.
Сирона слегка вздрогнула, подобрала утреннюю одежду, спустившуюся с ее
белого плеча, закрепила последний ремень сандалии и выглянула во двор.
Улыбка показалась на ее губах; она заметила молодого Ермия, который уже
давно стоял неподвижно, прислонясь к стене дома Петра, и не сводил глаз с
красавицы.