"Георг Мориц Эберс. Тернистым путем (Каракалла) " - читать интересную книгу автора

ускользало ничто прекрасное, услаждался приятным звуком ее голоса. "Так же
красиво и ее лицо, - думал он, когда они шли в темноте. - Да простят хариты,
украсившие его всеми чарами, отцу, что он прячет ее так же, как свое
золото!"
Не в его характере было, находясь в обществе кого-нибудь другого,
безмолвно предаваться своим думам, и потому он шепнул сестре:
- Пусть македонская молодежь хоть один раз увидит сокровище, скрытое в
доме нашего отца. Посмотри, как ярко сияет Селена* и как великолепно
сверкают звезды над нами. Нигде лазурь неба не блестит такими яркими
красками! Как только мы выйдем из тени, которую бросает городская стена на
дорогу, мы очутимся на ярком свете. Вон там Серапеум выдается из тьмы.
Конечно, они там делают пробу освещения, которое должно будет ослепить
императора, когда он прибудет сюда. Но они должны также показать, что все
боги подземного мира и смерти бодрствуют в эту ночь. Ты еще никогда не
бывала в некрополе в такой поздний час?
______________
* Селена - луна и богиня луны, дочь Гипериона и Тии, или Базилеи.
(Примеч. пер.)

- Как я могла? - возразила девушка; и Александр высказал свою радость,
что он в первый раз покажет ей чудное ночное движение на этом празднестве. И
когда он услыхал громкое восклицание Мелиссы "ах!", вырвавшееся из ее груди
при виде величайшего из всех храмов, освещенного котлами с горящей соломой,
факелами и бесчисленными лампами и поднимавшегося из тьмы, то спросил:
"Каково?" так весело и гордо, точно этим зрелищем она была обязана ему.
Купол Серапеума высоко поднимался над громадным каменным корпусом
здания, и казалось, что он касается небесного свода своею вершиной.
Никогда формы этого гигантского сооружения, которое девушка всегда
видела только днем, не казались ей такими благородными. Вследствие
освещения, устроенного артистическою рукою, каждая из его линий выдавалась
ярче и явственнее, чем при свете солнца, и при этом чудном зрелище
впечатлительное сердце Мелиссы забыло угнетавшую ее печаль и начало биться
скорее.
Одинокая жизнь с отцом до сих пор была ей по вкусу; даже и теперь она
не желала бы себе в будущем ничего лучшего, как только спокойно, вдали от
шума, заботиться о нем и братьях; но в эту минуту она почувствовала желание
хоть раз посмотреть на что-нибудь величественное и прекрасное и радовалась,
что на короткое время она ушла от однообразия своих дней и часов.
Однажды она с братьями и Диодором, любимейшим другом Александра, видела
травлю зверей, за которой последовал бой гладиаторов; но она вернулась домой
испуганная и печальная: то, что она видела, более устрашило ее, чем
доставило удовольствие. Некоторые из убитых и растерзанных не выходили у нее
из головы. Все четверо сидели на местах, принадлежавших богатому отцу
Диодора, в нижнем аристократическом ряду, и один легкомысленный молодой
человек, сидевший напротив, смотрел на нее, как только она поднимала глаза,
таким дерзким и вызывающим взглядом, что она была оскорблена и огорчена и
даже хотела тотчас отправиться домой. Однако же она с детства была
расположена к Диодору и больше радовалась тому, что так долго молча сидит
вблизи него, нежели тому, что она смотрит на зрелище.
На этот раз любопытство ее было удовлетворено, и притом она была полна