"Умберто Эко. Нонита" - читать интересную книгу автора

ненавидел!) со стоном подобрала как дань своим еще несостоявшимся прелестям.
О, разве могла понять ты, неразумное орудие моей отложенной страсти,
что пользуешь пищу с чужого стола? Что глупое тщеславие твоих незрелых годов
явилось мне лишь пылким и порочным сообщником? Отбыв с родными на следующий
день, ты через неделю прислала мне открытку с подписью: "твоя старая
подруга". Угадала ли ты правду, точным эпитетом показав свою прозорливость,
или то была жаргонная бравада лицейской студентки в пику эпистолярному
филологическому наследию?
О, с каким трепетом стал я всматриваться с того часа в окна каждой
ванной комнаты в надежде увидеть лишенный одежд silhouette
восьмидесятилетней престарицы! О, сколько вечеров провел я в одиноком
вожделении, затаившись за деревом и обратив взор на спроецированный на
занавесь профиль чьей-то прародительницы, самым деликатным образом
сосредоточившейся на шамкающем потреблении своей пищи! Но какое жестокое
разочарование, внезапное и молниеносное (tiens, donc, le salaud! каков
мерзавец! обратите внимание) испытывал я при виде фигуры, выходящей из
обманной кулисы театра теней и являющей с подоконника свое обнаженное
естество пышногрудой танцовщицы с янтарными бедрами андалузской кобылицы!
Так месяцы и годы проводил я в ненасытной иллюзорной охоте за
обожаемыми паркицами, устремленный к поиску, который, я знаю, берет
неизгладимое в памяти начало с самого момента моего рождения, когда старая
беззубая акушерка - результат бесполезных поисков моего отца, который в те
ночные часы смог найти только ее, стоявшую одной ногой на краю могилы -
извлекла меня из склизкой темницы материнского лона и при свете бытия
показала мне свое бессмертное обличье молодой парки.
Я не ищу оправданий для вас, читающих эти записки ( la guerre comme la
guerre), но хочу хотя бы объяснить, насколько фатальным оказалось стечение
обстоятельств, приведшее меня к той победе.
Одна вечеринка, на которой в числе приглашенных был и я, оказалась
жалким petting party, сборищем тискающихся парочек, составленных из молодых
манекенщиц и еще не половозрелых университетских студентов. Чрезмерная
похоть вызывающих красоток, откровенно предлагавших свои груди из
расстегнутой в порыве танца блузы, не нравилась мне. Я уже подумывал бежать
от этого банального торжища еще нетронутыми межножьями, когда тонкий звук,
почти визг (разве можно словами выразить безумную высоту тона и сиплое
угасание писка изнуренных голосовых связок, l'allure supr me de ce cri
centenaire? этого столетнего крика на крайнем пределе?), трепетный вопль
дряхлой старицы нарушил встретившую ее тишину. А в дверном проеме я узрел
ее, ее лик далекой парки того предродового шока, ее личину, отмеченную
воодушевлением хотливо вьющихся седых прядей; увидел покачивающееся на худых
ногах окоченевшее тело, своими острыми углами топырящее ткань заношенного
черного платья, безжалостно согнутый в дугу хрупкий абрис костлявого бедра,
беззащитно выпирающего под стародавней строгостью почтенного вида юбки.
Хозяйка дома, заурядная девица, с подчеркнуто деланной учтивостью
воздела глаза к небу и молвила: "Это моя бабушка".

[Здесь заканчивается нетронутая часть рукописи. Как удалось понять из
отдельных строк, которые еще можно было разобрать, дальше все происходило
так. Через несколько дней Гумберт Гумберт похищает бабушку хозяйки дома и,
усадив ее на раму велосипеда, устремляется с ней в Пьемонт. Сначала он