"Игорь Ефимов. Метаполитика" - читать интересную книгу автора

Там, где я могу, я свободен.
Где начинается не-могу, там моя свобода кончается.
Сказать "человек жаждет свободы" и сказать "человек жаждет сохранения и
расширения я-могу" - значит сказать одно и то же. Говорить, что человек
вообще не свободен, потому что его воле поставлены границы там-то, там-то и
еще в тысяче мест,- значит заниматься софистикой и словесным трюкачеством.
Осознанная необходимость - никакая не свобода, а как раз обнаружение границ,
за которыми моя свобода кончается и начинается несвобода, не-могу. Только
внутри своего я-могу человек ответствен за свои поступки - хорошие или
дурные, ибо только там он свободен.
Строго говоря, с философской точки зрения свобода относится к воле, к
вещи в себе, следовательно, свобода каждого из нас бесконечна и не может
быть сравниваема по принципу больше-меньше, шире-уже. Но нашей способности
представления дано лишь смутно догадываться о безграничности дарованной
свободы; зато конкретная реализация ее в мире явлений, в царствах я-могу
вполне доступна наблюдению и сравнению. Иными словами, мы можем допустить,
что двум нашим современникам - американцу и китайцу - дана изначально
одинаковая свобода отличать добро от зла и делать между ними свободный
выбор. Но неравенство их я-могу в политическом, экономическом, культурном
смысле будет настолько видно каждому с первого взгляда, что обиходная речь
удовлетворяется простой формулой: американец, свободен, а китаец - нет.
Существует, правда, умозрительная уловка детерминизма, утверждающая,
что свобода воли - иллюзия, что в любом своем поступке человек подчиняется
давлению явных или скрытых мотивов. Популярность этой идеи держится не на
убедительности ее, а на тех удобствах, которые она обеспечивает своим
сторонникам в их отношениях с увертливой совестью. Ибо, если каждый мой
поступок не акт моей свободной воли, а результат сложного переплетения
врожденных черт, воспитания, окружающих соблазнов, социальных условий и тому
подобного, то почему я должен нести за него какую-то нравственную
ответственность? Пусть отвечают соблазны, социальные условия, воспитатели -
кто угодно, только не я.
Детерминизм лишает смысла всякое этическое суждение о делах людей.
Добрый или дурной, хороший или плохой - слова эти делаются сущей
бессмыслицей, если все предопределено. И наоборот, ни в чем наша
подсознательная убежденность в свободе воли не проявляется так повседневно,
как в суждениях о хорошем и дурном. "Вы слышали об И.? Какой ужасный
поступок!" - говорят нам. "Да полно. Может, он не сам его совершил? Может,
его вынудили?" - первым делом спрашиваем мы. (То есть - "может, он не был
свободен?".) То же самое мы спросим, услышав о добром, хорошем: да сам ли
человек совершил его, свободно ли? И чем окажется, что свободнее,
безмотивнее, тем больше мы восхитимся добрым поступком, тем глубже
возмутимся дурным. Даже те, кто на словах объявляют себя сторонниками
предопределенности, кто считает, что господство причинно-следственных
отношений распространяется и на поведение людей, на деле не могут отказать
себе в удовольствии судить ближнего своего и вовсю пользуются понятиями
хороший-дурной, благородный-низкий, ничуть не смущаясь такой
непоследовательностью.
Нельзя, конечно, не согласиться с тем, что каждый человек может сильно
заблуждаться насчет безмотивности своего поведения и преувеличивать свою
свободу. Или с тем, что люди весьма неодинаковы по своей чувствительности к