"Игорь Ефимов. Архивы Страшного суда" - читать интересную книгу автора

дома? С нами тебе тошно, да? И за все каникулы ты была дома только один
день - из-за бабкиного приступа. А я, дурак, в Ленинград даже не поехал.
Отец давно звал, а ты...
Она пошла к нему, протягивая вперед руки, мотая головой, словно
разбрызгивала в стороны волны обвинений, начала уже что-то говорить: "Мне
сейчас очень нелегко... я не могу пока объяснить тебе все прямо... уверена,
ты поймешь, когда узнаешь..." Он шагнул ей навстречу, но вдруг увял, завел
глаза к потолку, надул щеки.
Она обернулась.
Оля, уже затянутая в школьное платье с кружевным ошейничком, умытая,
причесанная, стояла в дверях и смотрела на них исподлобья. Может быть,
оттого, что в лице ее и в манере смотреть было уже так много от Эмиля, это
как-то слилось с утренним письмом, утроило обычное чувство вины, привело в
полный хаос все внутренние весы, так что Лейда покраснела, будто пойманная
на чем-то постыдном, развернулась на девяносто градусов и, не опуская рук и
чувствуя себя уже по-настоящему участницей какой-то клоунады, но изо всех
сил удерживая на лице и в голосе ту же нежность, которая предназначалась
сыну, пошла обнимать дочь. Илья фыркнул, выдернул из портфеля географию и
ушел к себе.
Все же ее еще хватило на то, чтобы в последний момент чем-то рассмешить
их и отправить в школу хихикающими. Но на это ушли последние капли. Поэтому,
когда проснувшаяся бабка Наталья высунулась на свое несчастье в коридор с
очередной порцией страхов: "На соседней улице стройка... опасные леса...
детям надо было идти в школу другой дорогой... надо было им сказать..." -
она встала перед ней, подняв палец, и прошипела:
- Мама, ты, наверно, и к Харону будешь приставать с чем-нибудь
подобным: да прочна ли ладья? Да знает ли он фарватер Стикса? Да туда ли
плывет?
Потом ушла к себе, ринулась под одеяло и попыталась излить все утреннее
ожесточение и недовольство собой в сдавленном вскрике: глухо, слезливо, в
прижатую к губам подушку.

2

Три отбивных, одна за другой, с шипением плюхнулись на горячую черную
решетку. Столбик ароматного дыма поднялся над ними, скользнул в широкий зев
медного короба под потолком. В головах
финских дизайнеров, проектировавших гриль-бар в гостинице "Виру",
видимо, еще плавали смутные представления о сказочных варяжских пирах, на
которых жарились целиком бычьи и медвежьи туши, - так жадно, на полпотолка
был распахнут этот короб. Алый колпак барменши уплыл на минуту за винную
витрину, рассыпался там на тысячу алых граненых пятнышек, возник снова, уже
с другой стороны, и поднос с графином и салатами мягко проехал по стойке
навстречу протянутым рукам.
Павлик сглотнул слюну, бережно перенес поднос к столу.
- Ну не садизм ли это - жарить мясо прямо вот так, открыто, на глазах у
публики? Северное, веками отработанное искусство самоистязаний. И ведь сауна
ихняя тут, внизу, - на том же принципе. Довести тело до изнеможения, до
лопанья сосудов, до полной нестерпимости - и тем самым превратить
какой-нибудь заурядный ушат холодной воды в источник неземного блаженства.