"Игорь Ефимов. Таврический сад" - читать интересную книгу автора

чердаке - оттуда все было хорошо видно. Немцев было очень много: одни
выкладывали стены, другие подносили им снизу кирпичи и какую-то грязь на
носилках (теперь я знаю, что это называется раствор), третьи непонятно чего
делали, но тоже ходили взад-вперед по доскам и мерили все шнурками; конечно,
конвойным было за ними не уследить, а мы сверху видели каждую пуговицу и
обязательно должны были заметить любую мину, даже очень маленькую.
Каждому хотелось первому заметить мину и поднять тревогу. Мы часто
ссорились из-за очереди дежурить на чердаке, но Мишка Фортунатов всегда
поддерживал дисциплину и справедливость и без очереди никого не пускал. И
Толика Семилетова он тоже назначил, хотя он и странный, чтоб все было по
справедливости. Вот тут Толик и показал себя, свою невероятную странность:
сказал, что он дежурить не пойдет, что все это ерунда и никакой мины у
немцев нет, потому что где же они ее достанут?
Это же надо было так сказать!
Как это? Немец и вдруг не достанет мину? Немец без мины - это не
укладывалось у нас в голове. Да для любого немца нет и не может быть ничего
проще, чем достать мину или, скажем, снаряд. Мы вообще не могли себе
представить немца, у которого бы не было в руках или в карманах
какого-нибудь пистолета, ножа, бомбы, снаряда или хотя бы обоймы с
патронами. Наоборот, непонятно было смотреть на них сверху и видеть, как они
пересмеиваются между собой, едят в перерывах суп, читают журналы,
вытряхивают песок из ботинка, - все время казалось, что они притворяются.
Но сказать, что немец не достанет мины, - это уже было дальше некуда.
Мы стали окружать Толика, чтобы побить его, наконец, за все. Уже не было
никаких сил выносить его странности. Но он вдруг достал из кармана два
электрических провода и сказал, что ударит током каждого, кто к нему
подойдет, - попробуйте только суньтесь. Сзади его было не окружить, он
прижался к поленнице, а провода тянулись из кармана далеко вперед, и когда
он соединял их голые концы, там проскакивали и трещали белые искры. Мы
постояли-постояли вокруг него и ушли на чердак дежурить. Очень уж противно,
когда тебя дергает током. Толик потом всегда ходил с этими проводами, и
никто долго не мог догадаться, что у него в кармане трофейная батарейка, -
искры были очень электрические, и сам он жмурился, словно от страха. Так его
ни разу и не побили.
А с немцами тоже все скоро кончилось, - наверное, из-за меня.
Я дежурил в тот раз на чердаке вместе с одной девочкой, с Люсей Мольер,
а был вечер, и немцы работали при электричестве. При электричестве и так
плохо видно, а тут еще эта Люся. Она мне просто покоя не давала, хватала за
шапку и вертела мою голову во все стороны, чтобы я смотрел.
- Вон тот? А вон тот? Смотри, что он там делает? А этот?
- Да не верти ты меня, - сказал я ей наконец. - Будешь еще вертеть -
прогоню домой в куклы играть.
У нее действительно было много кукол, и она до сих пор в них играла.
Правда, всегда в одну и ту же игру - в очередь. Выстроит всех в очередь и
каждой чего-нибудь дает. Дает и отводит в сторону. Дает - ив сторону. И
говорит при этом: "Вот тебе хлеб. А тебе макароны. А это мыло".
Над ней много смеялись, но потом мама мне сказала, что неизвестно еще,
во что бы я сам играл, если б жил здесь в блокаду, как Люся, и я перестал. Я
и другим сказал, чтоб перестали, и они согласились, только Мишка Фортунатов
возражал и боролся за справедливость, потому что он сам тоже был здесь в