"Иван Ефимов. Не сотвори себе кумира " - читать интересную книгу автора

примут, голова садовая!..
Нет, Кузьмич, я остаюсь в Руссе, и ничего со мной не случится! Мы еще
повоюем...
Эх ты, вояка... С кем ты надумал воевать-то, с кем?- сделал он упор на
последнее слово.
И тем не менее совет мудрого старика показался мне навеянным трусостью.
Я молча поднялся, наскоро попрощался с ним и пошел через дорогу. Пройдя
шагов десять, оглянулся. Кузьмич все еще стоял у скамейки и с укором смотрел
в мою сторону.
Возьми адресок, Иван, и прямо на станцию! Есть у меня друзья за
Нарвской заставой, в обиду не дадут...-с печалью в голосе крикнул он мне
вслед.
Не получив ответа, он с досадой махнул рукой, сгорбясь, перешел дорогу
и скрылся за калиткой в зеленом палисаднике.
Дома в это неурочное время я, к счастью, никого не застал. Я сел за
стол и написал апелляцию в обком. Написал много и обстоятельно, слова
находились легко и текли сами собой без обычных "сочинительских" усилий. Не
переписывая, я запечатал письмо и отнес на почту. Надежда на справедливость
не покидала меня, хотя состояние души было все еще тягостным. Сознание не
хотело мириться с происшедшим. Я как будто потерял что-то очень дорогое,
очень, важное в жизни.
Был уже вечер, а я все шагал по улицам и переулкам. Иногда присаживался
на свободную скамейку и все думал, думал... А подумать было о чем.
Во-первых, с исключением из партии я автоматически лишался своей любимой
работы, терял профессию, приобретенную опытом и образованием, терял потому,
что она неразрывно связана с моей партийностью. Правда, я могу работать в
редакции и рядовым сотрудником или инструктором, которому необязательно быть
коммунистом. Но... но тут появляется "во-вторых". Пока я не буду
восстановлен в партии, отношение ко мне повсюду будет, как ко всякому
"бывшему", настороженное, подозрительное. И в чьих-то списках я буду
числиться на учете...
Вернулся я домой уже около одиннадцати часов вечера. Я старался не
выдать себя, бодрился, но, видимо, это не очень-то у меня получалось. Как
обычно, первой это заметила мать.
- Что с тобой, сынок? Ты весь будто побелел, кровинки в лице нет. На
работе что-нибудь не заладилось или обидел кто?
Присев к обеденному столу рядом со мной, она положила свою теплую
ладонь мне на голову, как это делала всегда в трудные минуты жизни, желая
утешить. В небольшой квартире все уже разбрелись по своим углам, лишь жена
что-то делала на кухне. Трехлетний Юрка спал в комнате бабушки. Три
малолетние племянницы из Ленинграда вместе со своими мамами, моими сестрами
Полей и Машей, находились на веранде, где тоже было тихо. Каждое лето они
гостили у нас, а завтра должны приехать в отпуск и два наших зятя.
Из кухни пришла жена и поставила на стол тарелки с запоздалым ужином.
Заметив, что мы сидим пригорюнившись, она с тревогой спросила:
- О чем засекретничали? Почему оба пасмурные?
- Меня исключили из партии,- еле выдавил я.
- Когда? За что могли тебя исключить?
- Восстановят!- убежденно и ласково сказала мать, даже не спросив о
причине такого несчастья.- Видно, ошибся кто-то. Тебя не могут исключить,