"Сергей Эфрон. Автобиография. Записки добробольца " - читать интересную книгу автора

лицо и вслед. О солдатах и говорить нечего. Меня до сих пор поражает, каким
чудом мы тогда не были уничтожены. Объясняется это баснословным
преувеличением наших сил. Предполагали десятки тысяч - нас было сотни.
Две-три сотни и никакой еще, тогда, артиллерии.


* * *

В Новочеркасске, как стемнеет, то здесь то там раздаются револьверные
выстрелы. Наших офицеров, на темных улицах, подстреливают. Кажется, как
можно было, с такими данными, начать наше дело и поверить в его успешность?
Поверили и начали.


* * *

В моей комнате, кроме Гольцева, помещается тихий молодой полковник
артиллерист Миончинский[48] (впоследствии к-р Марковской батареи, убит под
Шишкиным Ставропольской губ.), неразлучная пара однополчан - капитан, с
пятью нашивками ранений на рукаве, и поручик (оба пропали без вести под
Таганрогом месяц спустя) и кавказец штабс-капитан Л. (убит в Первом походе).


* * *

Я составил записку, в которой предлагал изменить способ организации
нашей, несуществующей пока. Армии, и представил ее в наш "маленький штаб".
Моя мысль сводилась к тому, что успех дела будет зависеть, главным
образом, от кровной связи со всей Россией. Для установления этой связи я
полагал необходимым формировать полки, батальоны, отряды, давая им
наименования крупных городов России (Московский, Петроградский, Киевский,
Харьковский и т. д.) с тем, чтобы эти отряды или полки пополнялись не только
добровольцами, но и средствами из этих городов. Таким образом с самого
начала создалась бы кровная связь со всей остальной Россией. В Москве,
например, знали бы, что существует Московский полк, или отряд, или дивизия,
поставившая себе целью свержение большевиков и спасение Родины. Тяга в такой
полк была бы гораздо острее, чем в туманную Добровольческую Армию. Собирать
средства для такого полка было бы гораздо легче, ибо с большей охотой дают
деньги на нечто определенное и по размерам своим ограниченное, чем на
прекрасные туманы.
Я до сих пор полагаю, что мысль моя, для того времени и при тех
обстоятельствах, была жизненной.
Подав через Блохина записку, я внутренне рассмеялся над собой. К чему
было подавать? Я очень хорошо знал отношение всякого штаба ко всякому
предложению, приходящему извне. Да и записка-то написана прапорщиком. Для
полковника, да еще генштаба, что может доброго придумать прапорщик? Подал и
поставил на докладе крест.


* * *