"Сергей Эфрон. Автобиография. Записки добробольца " - читать интересную книгу автора

третье - вихрем несутся. Чего бы им плясать? Вспомнить нужно, не может. Ах,
вот, взята Москва!
Как вспомнил, так сгасли окна, а он под фонарем тусклым. Крыльцо, дверь
войлоком обитая. Под воротами ночной сторож в тулупе спит. Разбудить бы,
узнать, как дома. И вдруг сердце сжалось, дышать нечем. Умерла, умерла,
умерла, если окно не освещено. Заглянуть надо. Если умерла, гроб должен
стоять. И уж к окну тянется. Окно без стекла, без рамы. Почему? Может,
переехала. Хотел было голову просунуть в окно, а оттуда кто-то дышит.
Отпрянул: из окна мастеровой лезет, шапка с ушами, куртка верблюжья, лицо
фонарем освещено.
- Пожалуйте, господин, давно вас поджидаем! В зубах у мастерового
папироска. Увидел, сразу понял. Руку в карман - нет писем, в другой - нет
папиросы. Хочет крикнуть, горло сжалось. Бежать! А сзади кто-то хвать за
локти. Оглянулся - сторож ночной:
- Попался голубчик! Вяжи его, товарищ!


* * *

Проснулся от собственного крика. Темно. Кто-то рядом ворочается,
смеется.
- Ну, и кричите вы, господин, во сне. Меня напужали. Думал - режут вас.
- Почему темно?
- Свечку задуло. Я спички ищу, а вы как зарычите. Верно во сне беса
видели.
Тихонько рукою в карман, - целы письма, в другой - адреса на месте.
Отлегло. Сон проклятый не даром - спать нельзя.
А мастеровой спичку чирк, свечку зажег, сразу повеселело. Девка, рот
разинув, дышит тяжело, солдат бородатый мешок руками обнял, храпит.
Взглянул на часы - три. До рассвета еще пять ждать. Хмель из головы
вышибло, словно и не пил. Только холодно очень, из окна дует и из двери
тоже. Зайти бы внутрь, в вагон. Нет, не пройти. Из открытой двери коридора
чьи-то исполинские сапоги торчат, там вповалку.
Мастеровой и тот, свечку зажегши, в угол забился, шапку ушастую на
самые глаза надвинул, задремал.
Только бы не уснуть. Как подумал, так веки сами вниз поползли. А колеса
свое:
"Я тебе дам, я тебе дам, я тебе дам."
Уснул.
Кто-то толкнул сильно и на ногу наступил. Вздрогнул, открыл глаза.
Ослепил свет дневной, радостный, белый. Валом валит народ из вагона. Его к
самой стенке приперли. Ишь заспался, глаза таращит, - засмеялся кто-то из
проходящих весело. А снаружи голос мастерового:
- Вылезайте, господин! За кипятком пойдем. Я чайник раздобыл, и вы свой
прихватите. Барышня пусть за вещами посмотрит.
Вскочил, потянулся и сразу почувствовал, что ночное было сном, бредом.
Приятно поламывало ноги и руки. И Маруся проснулась. Переплетает косу
смявшуюся, на него, как на знакомого глядит, улыбается. Чайник быстро от
корзиночки отвязал, с площадки спрыгнул и от белизны сверкающей зажмурился.
Мохнатый иней облепил деревья, крыши, проволоки, траву.