"Сергей Эфрон. Автобиография. Записки добробольца " - читать интересную книгу автора

мужикам - они его возили, кормили, прятали. Мелочи для него вырастали в
значительное, крупное ускользало. Дождь, скрипучее колесо, плач ребенка за
стеной беспокоили больше, чем возможность ареста и расстрела.
В последний ночлег свой, уже по ту сторону границы, он ночь пробредил в
грязной избе, изнывая от духоты, жары и навязчивых видений. Причиной
послужил рассказ бабы-хозяйки. Рассказала она ему о какой-то солдатке -
Дарьюшке, с дальних хуторов. Муж солдатки три года без вести пропадал.
Земляки с позиций писали, что не то мертвого, не то раненого его в поле
оставили. Горевала солдатка, не знала, за вдову ли, за жену ли себя
почитать, за здравие ли, за упокой ли мужа молиться. А тут австрийцев
пленных пригнали, в работники пораздавали их. И Дарьюшка себе одного
выхлопотала, здоровенного, пухлого, белого молодца. Немного времени прошло -
понесла от него Дарьюшка. Заважничал австрияк, себя за хозяина почитать
стал. А баба в нем души не чаяла. И вот третьего дня под вечер к Дарье
кто-то постучался. Открыла Дарья дверь, глянула и замертво на пол
грохнулась. Муж, страшный такой, другому и не узнать. Глаз выбит, через весь
лоб шрам и нос на сторону. Тут у них и пошла заваруха. Дарья, в кровь
избитая, с печи подняться не может, а австрияк, как мужа увидел, через
плетень прыг и сгас. Только трубку свою, кишку длинную, в сарае позабыл.
Отчего-то запал этот рассказ. И всю ночь чудилось ему: то он муж
солдатки, то он австрияк. То он соперника с остервенением душит, то
наоборот, на него, на полюбовника, муж бросается, страшный муж, одноглазый,
рубец кровавый все лицо прорезал, нос на сторону... А баба рядом, ожидает,
кто осилит, кому достанется. До утра пробредил...
Пыль водяная нависла с невидимого черного неба до черной земли.
Размокла земля, и колеса с хлюпаньем и чавканьем погружались в липкое тесто.
Качалась телега как лодка в мертвую зыбь.
Зарывшись в солому, накрывшись поверх головы полостью, не спал. Пахло
прелой соломой и шерстью, шею давил мешок с овсом, застывшие и отекшие ноги
ныли. Повернуться бы! Но такая лень, такое желание покоя, что не двинулся.
Бог с ними! Пусть отнимаются.
Так бы долго ехать - меж теми и другими, меж своими и не-своими, меж
двумя Россиями. Жарко. Душно. Сдернул с головы полость. Защекотали мелкие
капли сухой и горячий лоб. После тепла резнуло сырым холодом. Откуда-то шел
мутный свет, серый, мышиный, не свет - сумрак предрассветный.
- Неужели ночь прошла? - подумал. И хотя несносно длинна она была,
рассвет показался неожиданным. Радостно дернулся, повернулся, привстал.
Отекшие ноги заныли, в них заиграли искорки, по спине прошел холодок.
- Скоро станция?
- Вона. Огни горят. С версту, не боле. Зашевелился зипун, щелкнул
языком, зачмокал губами, вяло повернул в воздухе невидимым кнутом.
- Эй, вы, сони!
Закачало сильнее.


* * *

Третья от границы станция. И все не так, как там, и все непохоже.
Воздух другой, земля другая, люди другие, небо другое. В чем другое? Слов не
было. Сирость какая-то, обреченность. В чем же, в чем? - Так думал, вжавшись