"Сергей Эфрон. Автобиография. Записки добробольца " - читать интересную книгу автора

другой с тем, чтобы никогда не встретиться. Сплошная встреча, сплошное
расставание.
Его царапало все - насмешливые удары гудков, трамвайный скрежет, острые
капли, глаза витрин, подмигивающие рекламы и тупые локти прохожих. Поманил
пустынный сквер. С радостью загнанной лошади, добравшейся до воды, окунулся
он в голубой сумрак сквера. Сном, тихостью и голубизной сквер походил на дно
аквариума. Он один нарушал тишину, скрипя мокрым гравием.
Электрическая молния стрелою вниз приглашала прохожих. У входа, на
саженном листе, мок смешной господин в продавленном котелке и с кривыми
ногами. Господин смотрел с грустным удивлением на бегущих мимо, а одна рука
его была содрана уличными мальчишками.
Часы показывали двадцать восьмого, когда другой господин подошел к
кассе.
- Торопитесь. Представление началось давно. Вам какое место?
- Ах, все равно. Впрочем, нет - дайте первое. Со шляпы господина капала
вода, а рука, принимавшая сдачу, по-стариковски дрожала. Мальчик с золотыми
пуговицами, шаркнув ногой, повел по лакированному коридору. Дверь беззвучно
открылась. Мягкая портьера погладила щеку. Пахло жарой, кинематографическим
стрекотом и душными скрипками. Господин секунду задержался на пороге. Так
задерживается перед головокружительным прыжком в далекую и холодную воду
пловец. Под тонким трико вздрагивают литые мускулы, уже вымерил привычный
глаз кривую полета, уж было и шагнул к роковому пределу, но... вдруг замер,
вобрал прощальный глоток воздуха - уже не здесь, но еще и не там, мгновение,
решился, разбежался и - стремглав!
Переступил. - Повернуть бы... Убежать бы...
Но, уже не он, - ноги, мальчик с золотыми пуговицами, судьба - несли
вперед.
Мальчик вспыхнул фонариком. Мальчик забегал фонариком по рядам:
- Прыг, прыг, прыг, прыг - глаза, глаза, глаза, глаза...
- Ай! - увидел.
- Господин, ваше место дальше. Куда вы?!
Не отвечая пробивался сквозь строй колен. Хлестнуло стрекочущим снопом.
Голова господина в шляпе черным силуэтом промелькнула по парку, где другой -
в котелке, только что получивший беззвучную затрещину, подымался с земли, с
грустным удивлением смотря на обидчика.
Те, кому так нужно бы увидеть, пропустили промелькнувший силуэт. Те
вовсе и не видели экрана. Позади было место. Одно единственное, сжатое
каракулевым саком и пропахшим сигарой пальто. Он втиснулся, задыхаясь от
многолюдия, от безвоздушия и от близости тех двоих. Сквозь вой скрипок он
вслушивался в чуть слышный шепоток. Только двое и слышали: тот, к кому он
был обращен, и тот, от кого отгородились кинематографом, толпой и темнотой.
Оба слушали не слухом, - бьющимися сердцами, но...
Господину стало жарко. Господин расстегнул пальто, резко двинув локтем
по горделивому каракулевому бюсту. А правая утонула в кармане. Под
скомканным платком, массивным портсигаром и разбуженными спичками лежал в
ожидании стальной вопрос, на который никто живым не получал ответа.
Горячая волна прокатилась над черными рядами. От жаркого гогота
заколебался каракулевый сак, и, откинувшись назад, всхлипывало пропахшее
сигарой пальто! Господин в котелке и с кривыми ногами, получив очередную и
последнюю затрещину, поднялся с земли, с печальным недоумением, поклонился