"Виктор Егоров. Заложник (Повесть) " - читать интересную книгу автора

недоволен собой. Рассчитывать на поддержку в этой деревне уже не
приходилось.
Час спустя длинная вереница всадников, человек тридцать, не торопясь,
словно возвращаясь с ученья, проследовала через деревенскую площадь. К
седлам были приторочены бараньи туши, мешки с рисом, мукой, овощами,
зеленью. Отдохнувшие за день кони даже с грузом шли в гору легко, без
понуканий. Лишь приближаясь к старой чинаре, они начинали тревожиться,
шарахались, испуганно храпели.
Почти каждый из бандитов вел в поводу запасную, сменную лошадь. Все они
тоже были навьючены припасами, награбленными в деревне. А к седлу пегой,
доверенной Кериму, был приторочен обернутый в бурку длинный сверток. Это
были винтовки повешенных активистов. Гейдар-ага уходил в горы.
Уходил зверь, свирепый, хитрый и осторожный, каким бывает барс, некогда
упущенный неопытным охотником и уже никогда не забывающий о своей встрече с
человеком, умеющий обойти даже самые надежные ловушки.
А в это время на окраине маленького пограничного городка, лежащего
далеко к югу от Агричайского ущелья, городка, уже знакомого читателям по
описанию поездки Волкова и Мехтиева, происходили события, имевшие самое
непосредственное отношение к судьбе закатальского "барса" и многих других
действующих лиц повести.
...Сухопарый, высокий, чуть сутуловатый, этот старик выглядел много
моложе своих шестидесяти с лишним лет. В аккуратно подстриженных усах, в
густой шевелюре ни сединки; обветренная, загорелая кожа туго обтянула острые
плиты скул, и только у глаз собирались в неприметные веера мелкие морщинки.
Походка была легкой, свободной, уверенной.
Войдя в город, он огляделся, наискось пересек улицу и присел на
корточки у арыка, в редкой тени чахлой акации. С минуту посидел неподвижно,
будто что-то разглядывая на подернутой мелкой рябью поверхности мутного
желтого потока, потом бережно опустил на землю тяжелый хурджин и стал
приводить себя в порядок.
Распустив ремешки, старик снял сыромятные чарыхи, вытряхнул песок,
затем так же неспешно стянул толстые, ковровой вязки шерстяные носки и выбил
из них дорожную пыль, очень аккуратно обулся. Потом умылся, зачерпывая воду
корявой ладонью, и опять продолжал сидеть, ожидая, пока обсохнет лицо,
поймал несколько вялых лепестков, принесенных говорливым ручейком.
"Али-Аббас опять не успел вовремя снять свои розы, - печально произнес он. -
Что ж, у самого красивого цветка тоже бывает своя осень". Просидев у воды
еще несколько минут, он решительно поднялся и, взвалив на плечо хурджин,
зашагал к центру.
Остановился он у глухого глинобитного забора, прорезанного узкой
калиткой, и, едва взялся за висевший на ней молоток, как за оградой раздался
злобный лай пастушьей овчарки.
- Молчи, Шайтан! - прикрикнул гость, и лай тотчас же сменился радостным
повизгиванием. Дом явно не принадлежал старику: "хороший пес узнает хозяина
по звуку шагов". И все-таки его здесь знали. Заскрипел засов, навстречу
вышла женщина, молодая, с лицом, прикрытым платком, конец которого она
придерживала зубами.
- Это вы, отец? Заходите, пожалуйста.
Она хотела было снять с плеча свекра хурджин, но тот отмахнулся.
- Дома Касум?