"Н.Я.Эйдельман. Последний летописец" - читать интересную книгу автора

классическому писательству, нежели у раскованного, сентиментального,
"разговорного" Карамзина. Даже Державин однажды упрекнет за упоминание в
печати о дружбе с "замужней дамой": речь шла о доброй приятельнице, много
старшей Карамзина, Настасье Плещеевой, которой посвящались невинные стихи,
но таков век - и чего удивляться тогда, если бабушки и дедушки ахают: "При
этом упадке нравственности остается уж ожидать только того, чтобы писатели
называли своих героев еще и по отчеству! Вот увидите, говорим мы, назовут!
Право, назовут и по отчеству!"
Очень неприлично, оказывается, написать: Петрович, Михалыч. Впрочем,
главные хулы "стародумов" еще впереди... Обиделись и некоторые друзья,
особенно из круга Новикова (А. М. Кутузов, И. В. Лопухин, Н. И. Трубецкой).
Люди примечательные и во многих отношениях почтенные-вот что они говорили и
писали:
"Молодой человек, сняв узду, намерен рыскать на поле пустыя славы. Сие
больно мне".
"Не мог дочитать... Дерзновенный дурак... Одержим горячкою... Быв еще
почти ребенок, он дерзнул предложить свои сочинения публике".
"Он называет себя первым русским писателем, он хочет научить нас нашему
родному языку, которого мы не слышали..."
И наконец, очень злое: "Карамзину хочется непременно сделаться
писателем, также как князю Прозоровскому истребить мартинистов, но, думаю,
оба равный будут иметь успех".
Московский генерал-губернатор Прозоровский преследует "мартинистов",
сторонников Новикова, а они "Карамзина-отступника" чуть ли не сравнивают,
сближают со своим гонителем. Правда, в числе ругательных оборотов насчет
"русского путешественника" мелькает и один, уж очень красноречивый:
спрашивая А. И. Плещеева, что же стряслось с Карамзиным, отчего он вышел из
масонско-мистического круга, А. М. Кутузов удивляется: "Может быть, и в нем
произошла французская революция?"
Сравнение мы запомним - пока же только заметим, что французскую
революцию и генерал-губернатор и царица ненавидят люто; подозревают же ее
как раз у Новикова, его друзей. А также у Карамзина.
Буквально в те дни, когда Карамзин подплывал к Кронштадту,
почт-директор Иван Борисович Пестель вскрывает и читает письма Плещеевых к
А. М. Кутузову и Карамзину.
Почт-директор три года спустя родит сына-знаменитого декабриста, а еще
через 26 лет будет с Карамзиным обедать; однако это другие времена, другие
песни. Пока же за старую дружбу с мартинистами Карамзин "попадает под
колпак", многого не зная, о многом догадывается (и не оттого ли вовсе не
стремится сохранить свой архив для потомков?).
Весной 1792-го Новикова и нескольких друзей арестовывают, других (в том
числе Ивана Петровича Тургенева) высылают. "Состояние друзей моих очень
горестно", - сообщается Дмитриеву. В Петербурге распространяются слухи,
будто и Карамзин из Москвы удален, на допросах в Тайной экспедиции крепко
спрашивают об издателе "Московского журнала" тех самых друзей-критиков,
которые недавно сердились на "молодого человека, снявшего узду"; спрашивают,
между прочим, о том не Новиков ли с "особенным заданием" посылал "русского
путешественника" за границу? Новиковцы были людьми высокой порядочности и,
разумеется, Карамзина выгородили: нет, он пустился в вояж даже вопреки их
советам...