"Сергей Эйзенштейн. "Двенадцать апостолов"" - читать интересную книгу автора

в картине Матюшенко), когда мне взбрело на ум покрыть матросов брезентом при
угрозе расстрелом!
"Нас засмеют!...-- вопил он.-- Так никогда не делали!"
И потом подробно объяснил, что при расстреле на палубу действительно
выносили брезент. Но совсем с другой целью: он расстилался под ногами
обреченных с тем, чтобы кровь их не запятнала палубы...
"А вы хотите матросов накрыть брезентом! Нас засмеют!"
Помню, как я огрызнулся:
"Если засмеют - так нам и надо: значит, не сумели сделать".
И велел вести сцену в том именно виде, в каком она и посейчас в
картине.
В дальнейшем именно эта деталь, как бы отрезающая изолированную группу
восставших от жизни, оказалась одной из наиболее сильных в картине.
Образ гигантски развернутой повязки, надетой на глаза осужденных, образ
гигантского савана, накинутого на группу живых, оказался достаточно
эмоционально убедительным, чтобы в нем утонула техническая "неточность", к
тому же известная очень небольшому кругу знатоков и специалистов...
Так оправдались слова Гете: "Противоположность правде во имя
правдоподобия".
На этом же пункте "завял" и наш грозный обвинитель, якобы стоявший под
брезентом в момент расстрела на юте: его утверждения тоже оказались...
"противоположностью правде", и, несмотря на все "правдоподобие" его
утверждений, он остался посрамленным.
Сцена осталась в фильме,
вошла в плоть и кровь истории событий.
И что важнее всего: над ней никто никогда и нигде не смеялся...
* * *
Зрителей всегда интересуют не только участники событий, но и участники
самого фильма. Вот краткие данные о некоторых из них.
Одной из очень важных фигур по сюжету был доктор. Исполнителя искали
долго, безнадежно и в конце концов остановились на малоподходящей
кандидатуре какого-то актера.
Едем с моей съемочной группой и неудачным кандидатом на маленьком
катере по направлению к крейсеру "Коминтерн", где будет сниматься эпизод с
тухлым мясом. Я сижу, надувшись, на другом конце катера, подальше от
"доктора" и нарочно не гляжу в его сторону.
Детали Севастопольского порта знакомы до оскомины. Лица группы - тоже.
Разглядываю подсобных рабочих - "зеркальщиков" - тех, кто будет на
съемках держать зеркала и подсветы.
Среди них один - маленький, щуплый.
Он истопник пронизываемой сквозняками холодной гостиницы, где мы
коротаем в Севастополе время, свободное от съемок.
"И куда набирают таких щуплых для работы с тяжелыми зеркалами,-- лениво
бродят мысли,-- Еще уронит зеркало с палубы в море. Или того хуже --
разобьет. А это плохая примета...".
На этом месте мысли останавливаются: щуплый истопник неожиданно
перескользнул в другой план оценки - не с точки зрения своих трудовых
физических данных, а с точки зрения - выразительных.
Усики и острая борода... Лукавые глаза... Мысленно я закрываю их
стеклами пенсне на цепочке. Мысленно меняю его засаленную кепку на фуражку