"Борис Петрович Екимов. Родительская суббота (Рассказы разных лет) " - читать интересную книгу авторакоторых чего только нет. А можно в ресторан пойти или в кафе. Сядешь за
столик - и тебе принесут... Музыка играет. Скоро, скоро... При одной лишь мысли об отъезде на душе светлело, и любимая песня словно сама собой слетала с губ: Миллион, миллион алых роз! Миллион, миллион для тебя! Сегодня очередь прощаться с Натаней Боковой. Вчера ей было обещано. Хотя будут все те же: Танька да Нюся, да Вера Хромая прибредет. Но нынче соберутся у Натани. Вон он, дом ее. Там уже собрались и ждут. "Миллион, миллион алых роз..." - замурлыкала Валя и легкой ногой покатила вниз, с бугра, к Натаниному двору. Там и впрямь ее уже ждали, за дощатым столом, на воле. На столе - миска с крошеными огурцами да помидорами, а еще - желтое прошлогоднее сало на блюдце, зеленый с белыми головками лук, крупная соль в солонке да хлеб. Чего еще надо... - Давайте выпьем... - начиналось всякий день с одного. - Выпьем за Валю, за ее удачу. Пускай едет и живет по-людски, по-человечески... Этого и ждала Валя, затевая всякий день не больно нужную ей гульбу. Не вино, а отъезд и жизнь будущая кружили голову. Прощай, хутор, пропадом пропади... Выпивали по первой, развязывая языки. - Там жизня... - завидовали Валиной судьбе. - Асфальт везде, магазины. А тут за хлебом шесть километров пеше бреди. - Там - больница, враз вылечат, а здесь... - Зачем ей больница, она не старуня. Ей в парикмахерскую. Завивку замухоренные. "А ведь и впрямь... - оглядывала Валя подруг своих. - Старухи..." Темные, заветренные, морщинистые лица. Беззубые в тридцать да в сорок лет. Это когда-то хуторские девки и бабы берегли красоту, в полевой да огородной работе кутая белыми платками лица так, что лишь щелочки глаз на белый свет глядели; на ночь освежали кожу огуречным соком да кислым молоком. Вот и цвели... А нынче про все забыли. - Там работу найдет хорошую, пенсию заработает. Не то что здесь, на издох... На хуторе последние годы все на развал. Помер колхоз, и податься некуда: пустые поля, разваленные фермы. Лишь в своем огороде ковыряйся, добывай пропитание. - Она там человека найдет! Для жизни! За это надо выпить! - с надрывом и болью вырывалось, может быть, главное. Четверо за столом, и все горькие бобылки, вдовицы ли. С мужиками на хуторе вовсе беда: спиваются, мрут. Если и прибьется какой, то - затюремщик, бродяга. Доброго не сыскать. А ведь хочется доброго - человека и жизни. И потому "за человека!" пили до дна. И пели печальное: Что стоишь, качаясь, Тонкая рябина. Это была песня про бабью жизнь, про бабью тоску и про надежду: Как бы мне, рябине, |
|
|