"Борис Петрович Екимов. Родительская суббота (Рассказы разных лет) " - читать интересную книгу автора

которых чего только нет. А можно в ресторан пойти или в кафе. Сядешь за
столик - и тебе принесут... Музыка играет. Скоро, скоро...
При одной лишь мысли об отъезде на душе светлело, и любимая песня
словно сама собой слетала с губ:
Миллион, миллион алых роз!
Миллион, миллион для тебя!
Сегодня очередь прощаться с Натаней Боковой. Вчера ей было обещано.
Хотя будут все те же: Танька да Нюся, да Вера Хромая прибредет. Но нынче
соберутся у Натани. Вон он, дом ее. Там уже собрались и ждут. "Миллион,
миллион алых роз..." - замурлыкала Валя и легкой ногой покатила вниз, с
бугра, к Натаниному двору.
Там и впрямь ее уже ждали, за дощатым столом, на воле. На столе -
миска с крошеными огурцами да помидорами, а еще - желтое прошлогоднее сало
на блюдце, зеленый с белыми головками лук, крупная соль в солонке да хлеб.
Чего еще надо...
- Давайте выпьем... - начиналось всякий день с одного. - Выпьем за
Валю, за ее удачу. Пускай едет и живет по-людски, по-человечески...
Этого и ждала Валя, затевая всякий день не больно нужную ей гульбу. Не
вино, а отъезд и жизнь будущая кружили голову. Прощай, хутор, пропадом
пропади...
Выпивали по первой, развязывая языки.
- Там жизня... - завидовали Валиной судьбе. - Асфальт везде, магазины.
А тут за хлебом шесть километров пеше бреди.
- Там - больница, враз вылечат, а здесь...
- Зачем ей больница, она не старуня. Ей в парикмахерскую. Завивку
сделает, маникюр наведет - и пошла как картинка. Не то что мы -
замухоренные.
"А ведь и впрямь... - оглядывала Валя подруг своих. - Старухи..."
Темные, заветренные, морщинистые лица. Беззубые в тридцать да в сорок
лет.
Это когда-то хуторские девки и бабы берегли красоту, в полевой да
огородной работе кутая белыми платками лица так, что лишь щелочки глаз на
белый свет глядели; на ночь освежали кожу огуречным соком да кислым
молоком. Вот и цвели... А нынче про все забыли.
- Там работу найдет хорошую, пенсию заработает. Не то что здесь, на
издох...
На хуторе последние годы все на развал. Помер колхоз, и податься
некуда: пустые поля, разваленные фермы. Лишь в своем огороде ковыряйся,
добывай пропитание.
- Она там человека найдет! Для жизни! За это надо выпить! - с надрывом
и болью вырывалось, может быть, главное. Четверо за столом, и все горькие
бобылки, вдовицы ли.
С мужиками на хуторе вовсе беда: спиваются, мрут. Если и прибьется
какой, то - затюремщик, бродяга. Доброго не сыскать. А ведь хочется доброго
- человека и жизни.
И потому "за человека!" пили до дна. И пели печальное:
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина.
Это была песня про бабью жизнь, про бабью тоску и про надежду:
Как бы мне, рябине,